Виталий Вавикин - Блики, силуэты, тени
За три десятилетия, минувшие со дня открытия механизма параллельных миров, все люди погрузились в грезы. Это была дата начала новой эпохи в жизни человечества. Фантазии обрели плоть, распустились. Контрольная точка была пройдена. Теперь у каждого была своя жизнь. И никто не хотел впускать посторонних в этот мир, растущий вместе со своим творцом. Полноценный мир: пластичный, податливый.
Прежняя реальность, утратив свою индивидуальность, опустела. Мэтью Хэген не знал, почему настырно продолжает оставаться в этом сером мире, почему не включит свою машину и не откроет для себя параллельную реальность, которая ждет его фантазий, чтобы ожить.
Сначала Хэген просто боялся, чувствовал ответственность за свое творение. Вдруг что-то пойдет не так? Вдруг машины дадут сбой и выявится брак или опасные для жизни последствия? Потом, когда две трети людей ушли в параллельные миры, он решил, что должен стать последним, — капитан, дожидающийся, пока все матросы не покинут тонущее судно. Но в итоге прошло больше десяти лет, как Хэген жил в одиночестве на опустевшей планете, но так и не решился включить свое изобретение.
Зачем ему нужна параллельная реальность, когда здесь, в этом мире, он добился всего, о чем мечтал? Вот только бы увидеть, как живет его семья! Ради этого стоило остаться. Ради этого стоило работать. Никто не одобрит его. Никто не назовет гением. Некому будет оценить его творение. Но… Но Хэгену это было и не нужно. Он уже все это видел. Теперь он хотел лишь увидеть свою семью.
На осуществление этой мечты Хэгену потребовалось почти пять лет. Созданная им лазейка в чужую реальность была шаткой, хрупкой — всего лишь замочная скважина, в которую можно заглянуть, но никогда не удастся открыть саму дверь. И то, что увидел Хэген, не понравилось ему. Особенно то, кем стала его дочь, какой стала ее жизнь. Словно липкий ночной кошмар, от которого перехватывает дыхание, замирает сердце. Хэген хотел ворваться в этот странный гротескный мир дочери и встряхнуть ее, заставить проснуться. Но он не мог. Это была его расплата за славу, расплата за открытие.
До глубокой старости Хэген работал над тем, чтобы исправить содеянное. Дряхлый и немощный, одинокий, последний человек, оставшийся в покинутой реальности. Он активировал свою машину на девяносто шестом году жизни. Машину, исправлявшую все, что он сделал, все его ошибки. Миллиарды параллельных миров затрещали, сжимаясь до размеров жизни породивших их людей. Сотни вымышленных личностей рассыпались. Миражи лопнули.
Выйдя на крышу лаборатории, старый ученый смотрел, как возвращается мир, как просыпается ото сна общество.
Но общество не желало пробуждаться. Людям не нужна была заскорузлая реальность, в которой нужно подстраиваться под других, приспосабливаться, сливаться с толпой. Старик думал, что спасает их. Они думали, что он убивает все, что они любят. Все их вымышленные семьи, все их достижения в параллельных, рожденных желаниями мирах. И все они были злы настолько, что, узнав о том, кто вернул их, устремились к лаборатории Хэгена, неся свой праведный гнев к его слабым, трясущимся от старости ногам. Лавина людей выбила двери, уничтожила сложные машины.
Суда над ученым не было. Они просто разорвали его. Лавина гнева. Океан страданий. Миллионы выживших, которые считали его тираном. Спасенные осколки увядшей цивилизации, для которой вымысел казался более живым, чем реальность. Цивилизации, верившей в силу своих фантазий. Но фантазии лопнули…
История тридцать третья. Послания
Они были исследователями — посланцы другой Вселенной. Вселенной без плоти. Вселенной из света, энергии, знаний. Они изучали мир, изучали Галактику, планеты. Их знания были безграничны — знания о мире света. Время, мысли, чувства — они изучили все, из чего состояла их эфемерная Вселенная. Потом они пришли к нам — в мир гравитации, плоти. Пришли бестелесными призраками, духами, дымкой в ночной мгле.
Их окружили запахи, которых они не могли чувствовать, звуки, которых не могли слышать. Молодой мир распускался, но это дивное цветение проходило незамеченным для исследователей. Они могли лишь догадываться о природе новой Вселенной, смотреть, но не трогать, видеть, но не понимать. Дивные, мудрые существа, никогда не знавшие лишений — лишь любопытство. И любопытство вело их вперед. От планеты к планете. По бескрайним просторам холодного космоса. Навстречу неизведанному, непознанному. К ореолу голубой планеты, затерявшейся в темноте новой Вселенной.
Ветер колыхал высокие травы уходивших за горизонт зеленых полей, шумел листвой подпиравших чистое небо деревьев, разносил птичьи трели, поднимал океанские волны, накатывавшие на желтые песчаные берега и грохочущие о неприступные монолитные скалы. Теплое солнце плавило лед. Жизнь рождалась и умирала. Горы сменялись равнинами. Алые закаты. Рассекающие мрак рассветы. Крики хищников и новорожденных приматов… Все проносилось за одно мгновение и тянулось миллионы лет — ведь время было невластно над исследователями. Они появились в мире не для того, чтобы подчиняться ему, а для того, чтобы подчинить его себе.
Но здесь, в этой другой, чуждой для них Вселенной, все было совсем не так, как у них. Здесь жизнь была другой. Короткой, словно день. Сочной, словно плоды цитруса. И исследователи хотели вкусить ее, ощутить этот вкус на своих губах, вдохнуть эту жизнь полной грудью. Раскинуть руки и почувствовать, как ветер подхватывает тебя, несет куда-то далеко-далеко. На этой крохотной планете. На этом клочке света и скоротечности в громоздком океане бесконечной Галактики. Среди бесконечного процесса рождения и смерти. Где плоть рождалась из плоти, тлела, вскармливая благодатную землю, которая плодоносила и дарила жизнь новой плоти. Но как это было сделать тем, кто никогда не знал, что такое плоть? Как можно было обмануть свою природу и с головой окунуться в изучение этого нового мира? Как можно было стать частью того, что всегда лежало за границами изученного восприятия? Как было возможно обрести плоть тем, кто был рожден энергией?
Исследователи. Они приходили в наш мир призраками, тенями, но они изучали нас и возможность стать нами. Они пытались понять нас, пытались понять наши чувства. Страхи, радости, любовь, ненависть. Все эти короткие человеческие жизни, вспыхнувшие в океане вселенской пустоты и холода. Мгновения мысли, способные взаимодействовать с этим дивным миром, были его частью, выживали в нем, подчиняли себе стихии, боролись, уничтожали и заботливо восстанавливали, словно понимая, что эта планета — единственно возможный дом. Человечество росло, развивалось. Исследователи видели, как рождаются города, технологии. Это был очередной этап в жизни голубой планеты, который неизбежно когда-нибудь закончится, но исследователи были очарованы. Страсть и отвращение. Наслаждение и боль. Все было таким хрупким, таким относительным. Невозможно было понять это, изучить, не прикоснувшись к истокам этой жизни, не вдохнув этот ветер, не услышав эти голоса, не прикоснувшись к этим хрупким теплым телам, которые жили так недолго, но так ярко.
