Проект «Око» - Якубович Александр

— Кто тут у нас такой? — сказал один из бунтовщиков, по степени наглости, по всей видимости, предводитель своего маленького войска. — Вы че тут забыли? Это что на тебе, — он кивнул на Ричарда, — форма? Мы тебя сейчас…

Договорить он не успел. Оливер, который стоял немного позади О’Коннелла, метнул свой нож. Парень осекся, посмотрел на рукоять клинка, который вошел ему в грудь по самую пяту — сила броска была просто чудовищной — и упал на колени.

— Э, Микки, ты чего?! — закричал один из банды.

Оливер не стал терять время и в несколько шагов подбежал к противнику, схватился за торчащую из груди рукоять и с силой вырвал клинок наружу. До бунтовщиков наконец­то дошло, что именно произошло с их предводителем, и они сделали именно то, чего ожидал от них Стальной Генерал, — бросились в атаку, крича и беспорядочно размахивая тем, что они называли оружием.

В это время в драку включился Мэтт. Пока Оливер поймал в захват одного из нападавших и, наклонив, раз за разом всаживал ему в живот и грудь нож, старый командир парой точных ударов отправил двоих в глубокий нокаут. Когда Стальной Генерал уже думал отпустить свою жертву, ему на плечи опустилась цепь, слегка задев затылок.

«Чуть выше — и труп», — подумал Оливер.

Он выпустил буквально выпотрошенного им бунтовщика и повернулся к последнему оставшемуся стоять на ногах противнику, который уже замахивался цепью для второго удара. Оливер не стал уклоняться — боевая броня гарантировала ему безопасность. Вместо этого он пошел нападавшему навстречу, поймал и намотал на левую руку цепь, которая уже летела к его голове, и, резко дернув на себя, всадил нож в живот парня.

На все про все ушло секунд двадцать. О’Коннелл молча наблюдал за происходящим. Из него, хромого, без трости или брони, боец был никудышный, а огнестрельного оружия Мэтт ему так и не дал.

— Держи, — Оливер сдернул куртку с последнего нападавшего, который еще был жив и, лежа на земле, захлебывался собственной кровью, и бросил Ричарду, — должна подойти.

Спереди куртка была липкая и почернела от крови, но полковника это не смутило. Ему и вправду нужно было спрятать свою форму, а других вариантов не было. Следом за ним приоделись и Оливер с Мэттом. Теперь все трое не так бросались в глаза. Оливер казался горбатым из­за четырех аккумуляторов на спине, но при неверном ночном освещении заметить это было сложно.

— Нам надо разузнать, что тут, черт возьми, происходит, — сказал Ричард. — Предлагаю двинуться в центр, к моему департаменту. Не думаю, что его можно было бы взять с одними цепями и трубами.

— Если восставшие смяли КПП и пару казарм, то по рукам сейчас гуляет немало оружия. Плюс банды с заводских окраин, — возразил Оливер.

— Я согласен с Ричардом частично, — подал голос Мэтт. — В любом случае нам надо следовать за бунтом — в центр. Они попытаются захватить здание Совета.

— Ты же понимаешь, что я уже не часть твоего сознания, а ты сам, Деймос? — Генри прохаживался по площади, наматывая круги перед телепатом.

Он, как ребенок, старался не наступать на стыки плит под ногами, время от времени то укорачивая, то, наоборот, удлиняя свой шаг.

В этом было что­то завораживающее. Деймос наблюдал за ним через слегка опущенные веки, расслабленно выпуская галлюцинацию из виду, когда та оказывалась у него за спиной. Он не знал, пропадает ли Генри или его мозг услужливо продолжает вести лишь одному ему видимую фигуру дальше, вперед, пока она вновь не покажется в поле зрения.

— Чего ты ждешь, Деймос? Ретрансляторы включены, весь этот город, сердце истерзанного государства, один из последних островков цивилизации, у тебя вот тут, — он сжал кулак и поднес к лицу мужчины. — Они все в нашей власти.

— В моей, — лениво ответил Деймос.

— Что?

— Не в нашей, а в моей власти, Генри.

Галлюцинация расхохоталась.

— Черт, наступил, — Генри поднял ногу со стыка и сделал шаг назад. — А ты шутник, Деймос! В тот момент, когда ты придушил эту соплячку, я уже было подумал, что вот он, наш момент единения! Но нет. Откуда в тебе этот гуманизм? Вспомни, как твоя нога встретилась с ребрами Астреи! Что ты почувствовал?

— Не знаю.

— А я знаю, — Генри ухмыльнулся, — я знаю, старик. Это возбуждает. Насилие возбуждает, Деймос. И факт этого не делает тебя уродом, нет. Насилие в крови у нас как у вида, у всех людей. Возможность причинять страдания, отнимать жизнь — высшее наслаждение для человека.

Деймос ничего не ответил.

— Серьезно? Будешь отмалчиваться? — Генри наслаждался ситуацией. — Глупо пытаться сбежать от внутреннего диалога, мужик. Ты ведь понимаешь, что я прав? В тот момент, когда ты избивал старшенькую, ты был самим собой — человеком, а не покорным скотом, загнанным и запертым в клетке морали слабаков. Признай это, Деймос! И признай то, что именно поэтому ты убил Адикию.

— Я просто понял, что она будет мне мешать, — ответил сам себе мужчина, — как сейчас мешаешь ты. Вот только у тебя нет тела, с тобой проще.

Он закрыл глаза и отгородился от того участка разума, где обитало его альтерэго. Это было непросто: он чувствовал, как ярость его галлюцинации сотрясает эти тонкие ментальные стены, как Генри пытается прорваться в его мысли.

Мгновение, еще одно, и Генри затих. Затаился до того момента, когда сможет достучаться. Но тогда уже все будет неважно.

К этому времени на площадь стали подходить первые бунтовщики, призванные им к зданию Совета через громкоговорители. Пора начинать.

Деймос развернулся и пошел к крыльцу здания Совета, символизирующего современную власть. Низкие частые ступеньки раздражали. Будто построенные для карликов или немощных стариков (из последних, впрочем, и состоял в основной своей массе совет), они были слишком низкими для того, чтобы наступать на каждую, но слишком широкие, чтобы комфортно шагать через одну. Но ничего не попишешь. Пройдя где­то две трети, он остановился и уселся на одной из ступенек лицом к площади.

Десять, двадцать, сотня. Робкие ручейки людей с фонарями, факелами, ножами, кастетами, обрезками труб и просто камнями в руках формировались в полноценные реки, текущие с трех сторон: с центральной улицы, по которой он и прибыл сюда, а также вдоль ограды по правую и левую стороны. Они все останавливались в метрах двадцати от лестницы, подчиняясь его воле — для этого даже не приходилось прикладывать каких­либо усилий.

Вот они, его гости.

Деймос посмотрел на толпу. Убийцы, насильники, воры. Кто­то был одет в хороший костюм, на ком­то были лохмотья жителя окраин. Тут были клерки, рабочие, солдаты, водители, бродяги.

Оповещение при помощи громкоговорителей по всему городу сделало Деймосу услугу — заронило мысль в головы тех, кто мог принять его предложение. Ему же после активации ретрансляторов оставалось лишь подтолкнуть эти частички к тому, чтобы они беспрекословно подчинились его воле.

Толпа гудела. Он слышал призывы уничтожить гарнизон, а семьи солдат казнить. Он слышал алчные разговоры о том, чем они, присутствующие, смогут поживиться в здании Совета, ведь всем известно: эти мрази, власть имущие, даже нужду справляют на золотых унитазах, подтирая задницы шелковыми салфетками.

Алчность, злоба, гнев.

Масса перед ним сейчас имела мало общего с людьми: воодушевленные бунтом, эти отбросы были больше похожи на злобных псов, чем на людей. Деймос закрыл глаза, погружаясь в бушующую реку чужих сознаний.

Вот неплохо одетый и зарабатывающий мужчина, он вырос в «Кольце жизни» и там же надеялся состариться и умереть. Он избивает жену, а когда напьется, по ночам насилует своего десятилетнего сына.

Вот амбал, который проломил на той неделе одному бедолаге череп ради пары ботинок.

Бывший главарь банды Гетто, гигант, который отдавал приказы казнить людей за неповиновение, а иногда и собственноручно исполнял вынесенный им же приговор.

Вот шлюха, которая опаивает клиентов и выпускает им кишки, если видит слишком тугой кошелек. Сама по себе она не злая, но ничего не может с собой поделать — ради дозы «пыли» она пойдет на все.