Сергей Герасимов - Власть подвала
– Не рычи так громко, – сказал я, – а то от тебя воняет гнилым мясом.
Он бросился на меня, но я, конечно, увернулся. Я был вдвое легче и вдесятеро быстрее. Я стал кружиться вокруг него, нанося удары сериями. Мои руки и ноги мелькали в воздухе как вентилятор. Все его лицо покрылось кровоподтеками.
Он пытался отбиваться, но даже не мог коснуться меня. И все же, как бы я ни старался, я не мог сбить его с ног. Это было так же трудно, как перевернуть танк. Все, что я мог сделать – это наставить ему синяков. Он разъярялся все сильнее и сильнее. Наконец, вытащил пистолет. Я сразу же выбил пистолет из его пальцев.
Пистолет был так тяжел, что мне пришлось держать его двумя руками.
Он остановился и тяжело дышал, растопырив длинные конечности, похожий на большого краба.
– Давай поговорим, – сказал я, – я не хочу тебя убивать.
– Мы уже говорили однажды. Я тебе не верю.
Он попытался броситься на меня и получил два точных выстрела в оба плеча. А машина неплохо модернизировала меня – я стрелял без промаха из любого оружия.
Кажется, я смог бы попасть даже с закрытыми глазами.
Федклп сел на траву.
– Пойми, – сказал я, – у нас разные пути, у тебя свой, у меня свой. То, что они однажды пересеклись, ничего не значит. Ты считаешь негодяем меня, а я тебя.
Но это только потому, что мы по-разному мыслим и родились в разных мирах. Я хочу, чтобы мы разошлись и никогда больше не встречались.
– Ты загнал меня сюда!
– Тебе здесь не нравится?
– Убей меня, или я разнесу этот паршивый заповедник. Я сотру в порошок этих мелких розовых людишек. Убей меня сейчас или потом будет поздно.
Я ударил его тяжелой рукоятью по голове и он повалился в траву. Трава здесь, под кронами деревьев, была очень высокой, хотя и не такой густой, как на поле. Я снял с него плащ и разорвал на несколько полос. Потом аккуратно связал руки и ноги – тем узлом, от которого еще никто не освободился за двести тысяч веков. Потом подошел к женщине. Она все еще была без сознания. Но в этот момент за моей спиной материализовались еще трое гигантов.
Схватив пистолет, я откатился за ствол дерева. Они сразу начали стрелять, но стреляли беспорядочно, наобум. Потом разделились и стали обходить меня с флангов. Я истратил по четыре пули на каждого: две в руки и две в ноги.
Конечно, я старался не раздробить суставов. Потом связал их, беспомощных, как детей, и привязал к стволам деревьев. Федклп уже очнулся. Теперь он разговаривал по другому.
– Ты великий воин, – сказал он, – для меня было большой честью драться с тобой.
– Спасибо.
– Мы заслужили свою смерть.
– Не думаю.
– Но ты же оставляешь нас на съедение диким зверям.
– Я вернусь до захода солнца.
Он криво усмехнулся.
– Этот лес очень большой. До захода солнца от нас не останется даже костей.
Но это твое право, право победителя.
– Послушай, – сказал я. – Я собираюсь найти людей и вернуться. Я же не смогу тащить на себе четыре таких тяжелых туши.
– Это твое право.
– Ты не в своем мире смерти, – сказал я, – посмотри вокруг. Это жизнь.
Жизнь прекрасна.
– Но, если бы ты оставил нас в живых, мы были бы тебе хорошими рабами, – продолжал он. – Тебе решать.
Дальнейший разговор был бесполезен. Я взял женщину на руки и вышел из лесу.
В принципе, передо мной была всего одна дорожка – та самая, по которой она и пришла. Куда-нибудь да приведет. Женщина была очень легкой, гораздо легче земных женщин, поэтому для меня не составляло труда ее нести. Минут через двадцать, когда лес остался на горизонте, а с другой стороны цветочного поля замаячили постройки, она очнулась. Я положил ее в цветы.
– Кто ты? – спросила она.
Спросила бы что-нибудь попроще. Когда отвечают на вопрос «кто ты», обязательно включают себя в большую толпу незнакомцев: одинаково мыслящих, одинаково рожденных или одинаково выдрессированных. В этом смысле я никто. Я никогда не принадлежал толпам.
– Всю жизнь я задаю себе этот вопрос. Я не знаю, кто я.
– Зато я знаю. Ты скарел, который вышел из лесу. Что случилось?
– Ерунда. На тебя напали четыре трехметровые обезьяны. Я тебя отбил, а обезьян привязал к деревьям. Обычное дело.
Она коротко засмеялась.
– Смешно. Куда мы идем?
– Куда хочешь, хоть на край света.
– Мы уже на краю света, глупый ты скарел из лесу.
– Тогда мы идем за помощью. Нужно забрать обезьян из лесу, пока их не растерзали дикие звери.
– Звери? – удивилась она. – Но в лесу нет зверя страшней улитки.
– Надеюсь, что ваши улитки не величиной с дирижабль.
– Что ты, они величиной с мизинчик.
12
Она полежала немного, а затем пошла сама. Вначале ее щека была распухшей и красной, из-за удара гиганта, но уже через пару минут приняла нормальный вид.
– Любые повреждения быстро проходят, – ответила она на незаданный мною вопрос. – Нужно лишь пожелать. Ты тоже этому научишься.
– Ты читаешь мысли?
– Только иногда. Но тебя я вижу насквозь, ты же совсем не умеешь экранироваться.
– Как это сделать?
– Я научу тебя потом. И, пожалуйста, не смотри на меня так.
– Я не могу не смотреть, – ответил я, – ты ведь совсем раздета. Плотнее обернись своей накидкой.
– Ах, да, ты ведь с земли. Представь себе, если бы на вашей луне жили зеленые человечки и один из них написал бы фантастический рассказ о выдуманных им землянах. В рассказе было бы написано, что земляне не позволяют себе смотреть на самих себя. Как ты думаешь, там приняли бы рассказ или посчитали его слишком фантастичным?
– Я думаю, что в каждом мире есть свои глупости, как и в каждом человеке.
– Да, и в каждом скареле, – подтвердила она. – Ваша земля это мир страданий, вы так привыкли к ним, что не можете без них жить и даже создаете себе новые, совсем необязательные.
Но она все же обернулась накидкой и закрепила ее на поясе.
Вскоре мы добрались до города. Городом его можно было назвать лишь условно: отдельные маленькие домики были разбросаны в сплошной зелени садов. Я узнавал фруктовые деревья: в основном это были яблони и вишни – с вишнями величиной со сливу и яблоками величиной с грейпфрут. Местами, кажется, росла и клубника.
И очень много цветов.
– Как тебе нравится мир скарелов? – спросила она. – Красиво, правда?
– Уютно, как колыбельке.
– Ты умеешь точно говорить.
– Я жил среди людей, они не умеют точно думать, поэтому им приходится точно говорить. Они не думают до слов, они думают словами.
Улиц в городе не было, я заметил лишь тропинки в высокой шелковистой траве.
По тропинкам прогуливались скарелы, их было совсем немного, и никто никуда не спешил.
