Владимир Михановский - Гостиница «Сигма»
— Ты должен идти туда, — указало чудище щупальцем направление, но совсем не то, по которому собирался двигаться Иван Васильевич.
— А каково расстояние отсюда до учебного центра?
— Если исчислять его по прямой, а измерять в километрах… — начала машина бесстрастным своим тоном, но Суровцев уже не слушал ее.
А что, если…
Оборвав машину на полуслове, Иван Васильевич вскочил на мягкую, прогнувшуюся под ним платформу, и выкрикнул:
— Дуй в учебный центр!.. К крайнему коттеджу, который за гостиницей, на самом отшибе.
Машина, однако, не двигалась с места. Белковая система не подчиняется команде человека?.. Такого в практике Суровцева не встречалось, даже во время работы со своенравным Тобором, лишенным каких бы то ни было ограничителей.
— Ну… — тихо выдохнул Иван Васильевич и почувствовал, как у него перехватило дыхание.
— Дуй?.. — негромко воспроизвела его команду машина, и в голосе ее впервые явственно послышались нотки растерянности.
— Ах ты господи! Ну, беги, скачи, прыгай или, если тебе понятней, перемещайся в учебный центр с максимально возможной скоростью!
— Но мое задание…
— Всю ответственность я беру на себя, серия РМ, — поспешно перебил Суровцев. Что-что, а обращаться с белковыми системами он умел.
Машина тут же прыгнула вперед, да так, что Иван Васильевич едва удержался, ухватившись за шею-башню. Голова чудища, пригнувшись, извивалась меж стволов, как бы прокладывая путь.
Это была белковая система узкой специализации — в отличие, допустим, от универсального Тобора, — и конструкторы, разумеется, не предназначали ее на роль скаковой лошади или какого-нибудь другого транспортного средства.
Истину эту Суровцев постиг с первых же секунд. Его трясло немилосердно, душу выворачивало, а ветви деревьев, как он ни прятался от них за шею чудища, норовили побольнее хлестнуть по лицу, и один зловредный сучок в кровь расцарапал щеку.
Вскоре лес начал редеть, и наконец показалась поляна, за которой, облитый разгоревшимся рассветом, белел знакомый домик.
— Стой, серия! — велел Иван Васильевич, и аппарат послушно остановился.
Суровцев спрыгнул с платформы на жухлую траву, прихваченную инеем. Босые ступни заныли от холода.
— Дальше я сам, — хмуро сказал он. — А ты вот что, серия… О нашей встрече и разговоре в лесу — никому ни слова. Согласовано?
Чудище безмолвствовало.
— Отвечай поживее, — сказал Иван Васильевич. — Я очень тороплюсь.
— Тебе должно быть известно, человек Ив, что утаивать информацию от своего наладчика я не имею права, — сообщила белковая машина.
— А уж тот, само собой, раззвонит по всему Зеленому… — вздохнул Суровцев. — Ну, ладно, бог с тобой, серия! Позорь простофилю — он это заслужил, — махнул рукой Иван Васильевич и побежал к коттеджу, не оглядываясь.
До восьми оставались считанные минуты.
Дверь в дом оказалась запертой — видимо, Аксен, вернувшись из гостиницы, закрылся.
Суровцев осторожно постучал в филенку — пластик скрадывал звук, потом подергал ручку — дверь не поддавалась.
Он переметнулся к окну, заглянул в комнату. Старик, разметавшись, спал на диване. Клетчатый плед сполз на пол, обнажив острый кадык.
Видимо, Петрашевский лег спать совсем недавно — на тумбочке, стоящей в изголовье, дымилась чашка чаю или кофе, которая еще не успела остыть. Само собой понятно: Аксен из гостиницы поздно вернулся. Значит, разговор его с представителем Космического совета был долгим.
Рядом с недопитой чашкой лежал тюбик со снотворным, неровно надорванный. Лицо Акима Ксенофонтовича хранило скорбное выражение, вертикальная резкая складка на лбу даже во сне не разгладилась. И по выражению лица, и по початому тюбику со снотворным нетрудно было догадаться, чем закончились переговоры в гостинице.
Всю картину, которая предстала перед ним, Суровцев охватил единым взглядом.
Он забарабанил в окно, но Аким Ксенофонтович даже не пошевелился. «Аксена после таблетки и с пушками не добудишься», — подумал Суровцев.
Обернув руку курткой, он высадил стекло. Осколки со звоном посыпались внутрь, на пол комнаты, но и это не разбудило Петрашевского.
— Хорошо, ежели старик одной таблеткой ограничился, — с тревогой подумал Суровцев, перелезая через подоконник, усыпанный мелкими осколками.
Он подошел к постели и затряс Петрашевского за плечо:
— Вставайте, Аким Ксенофонтович!
— Мм, — промычал в ответ академик, зарываясь носом поглубже в диванный валик, служивший вместо подушки.
Суровцев сдернул плед:
— Тревога!..
Петрашевский раскрыл глаза.
— Космические пришельцы на пороге! — еще громче крикнул Суровцев.
При этих словах Аким Ксенофонтович рывком сел и тут же зажмурился от яркого утреннего луча, который в этот момент каким-то чудом пробился сквозь завалы осенних туч, осветив неприбранную комнату.
— Что за глупая шутка, Иван Васильевич! — пробормотал академик сонно. — Честное слово, это не похоже на вас.
Петрашевский, видимо, никак не мог прийти в себя после принятой дозы снотворного, и Суровцев решил, что нужно попытаться каким-то образом быстренько вывести его из этого состояния. В противном случае Петрашевский ярос-то не сумеет воспринять ту цепь умозаключений и лавину формул, которую Суровцеву не терпелось опрокинуть на него.
— А я и не шучу, — веско произнес Суровцев, округляя глаза. — В Зеленом городке высадились космические пришельцы.
— Гм-гм…
— С одним из них я только что общался.
— Голубчик, выпейте воды… — встревоженно сказал Петрашевский сиплым после сна голосом. — Или, еще лучше, глотните вот чаю, он, кажется, теплый…
«Ага, клюнуло!» — отметил Суровцев.
— Я на одном пришельце приехал сюда верхом, — продолжал он гнуть свою линию.
Сообщение Суровцева дышало такой искренностью, что тревога Петрашевского возросла.
— Вы не могли сюда приехать, Ванюша, ни на пришельце, ни на чем бы то ни было другом, потому что спали в соседней комнате, — ласково сказал Петрашевский.
— Я всю ночь провел в тайге, — честно выложил Суровцев.
— Ну конечно, в тайге, где же еще? — подхватил Петрашевский, понимающе улыбаясь. — А сейчас вам отдохнуть надо как следует. Время для этого, увы, появилось… Переутомились вы, голубчик.
— Вот-вот, переутомился! В этом самом переутомлении и зарыта собака. Вы попали в яблочко, дорогой Аксен!..
Теперь Петрашевский смотрел на Суровцева с откровенной опаской, и сонливость его как рукой сняло.
— А вы сколько законов Ньютона знаете, Аким Ксенофонтович? — спросил Суровцев.
