Павел Амнуэль - Конечная остановка (сборник)
– Суд вынесет отдельное постановление о проведении внутреннего расследования, – прервал адвоката судья, не сводя глаз с Макинтоша, делавшего вид, будто он лично никакого отношения к неожиданному конфузу не имеет. – Суд не будет сейчас выслушивать объяснения обвинения, – судья помедлил и впервые за все такое долгое утро посмотрел на Виталия. Странным показался Виталию этот взгляд. А может, наоборот, – нормальным? Взгляд человека, понявшего, что процесс будет не просто долгим, но принципиально отличным от всех прочих, и что многое еще предстоит узнать и понять, и что, наверно, ему, судье, так и не удастся принять никакого решения, потому что решения, способного удовлетворить одновременно закон, справедливость и истину, попросту не существует…
– Рассмотрев доказательства по делу об обвинении Дымов Виталия, – усталым голосом объявил судья, – суд не нашел их достаточно убедительными. Суд, как я уже сказал, вынесет отдельное определение о необходимости проведения внутреннего расследования. Суд не видит в личности задержанного угрозы для дальнейшего расследования по делу о смерти миссис Дымов.
«Он не сказал – об убийстве, – мелькнуло в голове Виталия. – Он сказал – о смерти».
– Суд постановляет: освободить Виталия Дымова из-под стражи в зале суда. До вынесения нового распоряжения суд запрещает доктору Дымову покидать пределы города.
– В связи с новыми обстоятельствами, – поднялся Спенсер, – защита настаивает на освобождении из-под стражи также и мисс Гилмор…
– Подайте отдельное прошение, – судья недовольно посмотрел на адвоката.
* * *– Как вы догадались привлечь к делу Баккенбауэра? – Виталий не мог справиться с возбуждением, он понимал, что должен остановиться, перестать задавать вопросы, на многие из которых сам знал ответы, а на некоторые вопросы ответы не знал никто, но остановиться он не мог, что-то переключилось в его сознании, и столько слов – в основном, бессмысленных, – сколько он произнес за час, прошедший после окончания судебного заседания, Виталий, пожалуй, не сказал за весь последний год.
Начал он с Ланде, подошедшего к нему в зале суда. Виталий спросил, откуда Эндрю узнал, что может помочь, почему вообще стал помогать своему научному противнику, каким образом доказывал наличие многосистемной модели темного вещества, и еще какие-то вопросы слетали с его губ, не задерживаясь в голове, чтобы быть осознанными. Ланде сначала что-то отвечал, а потом перестал, молча потянул Виталия из зала, по коридорам, мимо репортеров, не обращая внимания на вспышки камер и вопросы, выкрикиваемые, похоже, не с целью услышать ответ, а только для того, чтобы показать телезрителю картинку и прокричать журналистский комментарий.
У выхода к ним, запыхавшись, присоединился адвокат и начал говорить что-то о необходимости срочно разыскать Мэнтага, потому что говорить с Макинтошем у него, Спенсера, нет никакого желания. Но и адвоката Виталий не слушал, хотя, вероятно, надо было – на Спенсера он тоже обрушил град вопросов: как адвокат нашел Ланде, каким образом сумел заполучить в свидетели Баккенбауэра, и еще какие-то бессмысленные вопросы Виталий задавал, не думая, не воспринимая сути и, главное, не слушая ответов.
В себя он пришел около часа спустя, когда они втроем заняли столик в ресторане, названия которого Виталий не разглядел, точнее – не обратил внимания. Здесь было относительно тихо, музыка из динамиков лилась спокойная, медитативная, предназначенная для неспешных разговоров во время приема пищи. Когда принесли меню, и Виталий оказался вынужден сосредоточиться на чем-то реальном, а не порожденном его собственным воображением, он неожиданно вынырнул на поверхность из бурной глубины, в которой причудливым образом перемешались воспоминания и мысли обо всем, что происходило в последние два-три дня. Вынырнул и успокоился. Успокоился и почувствовал дрожь во всем теле, будто вышел голым из теплого моря на холодный, пронизанный порывистым северным ветром пляж, как в детстве, когда родители ездили с ним в Крым и каждое утро водили окунаться в море, чего он не любил, но вынужден был подчиняться и дрожал от холода, пока на него не набрасывали огромное махровое полотенце, и мать жестко обтирала его, говоря при этом: «Это для здоровья, для здоровья!»
На столе стояли фужеры с апельсиновым соком, и Виталий осушил свой фужер, сок оказался ледяным, но – минус на минус, естественно, дал плюс – дрожь в теле прекратилась, стало тепло, даже жарко, Виталий почувствовал, как по спине стекает струйка пота, и тогда, окончательно придя в себя, задал первый осмысленный вопрос, на который хотел получить ответ.
Похоже, и Спенсер понял – по взгляду Виталия или по иным каким-то признакам, – что можно говорить серьезно и быть услышанным на рациональном уровне, а не только на уровне эмоций. Он отложил меню и ответил одновременно Виталию и Ланде:
– Вообще-то надо отдать должное миссис Болтон. Это старшая сестра в психиатрическом отделении. Она позвонила мне в субботу и потребовала встречи. Именно потребовала, голос у нее был такой, что мне в голову не пришло отказаться. Она приехала в офис и рассказала о вашем, Виталий, посещении, и об этом мальчике Линдоне, и о том, что произошло в день смерти вашей жены. Труднее оказалось уговорить Баккенбауэра – только он мог дать разрешение использовать в деле имя мальчика и его историю болезни.
Спенсер замолчал и отодвинулся от стола, давая возможность официанту расставить тарелочки с салатами, корзинку с булочками и металлическую соусницу, от которой шел вкусный запах. Впрочем, аппетита у Виталия не было, он положил себе на тарелку кусок говядины, но есть не стал.
Ланде сосредоточенно разрезал свой кусок мяса на небольшие кусочки, слушая рассказ адвоката, и время от времени поднимал на Виталия внимательный взгляд – что-то он тоже хотел сказать, но ждал своей очереди.
– Правда, – говорил Спенсер, – я так и не понял толком, какое отношение к этой истории имеет бедняга Линдон. Сестра Болтон, конечно, кое-что объяснила, и я себе записал, чтобы на заседании произнести правильные слова и не попасть впросак, но черт меня возьми, Витали, если бы я точно знал, о чем говорить в каждый момент времени! Ни разу в моей практике не было такого нелепого дела. Да, нелепого, это слово больше подходит. И теперь вы оба объясните мне, наконец, что происходит. Главное, что я хотел бы знать – не только я, наш общий знакомец Мэнтаг наверняка отдал бы за это свое месячное жалование, – каким образом вам удалось подменить отпечатки пальцев на предметах, находившихся в сейфе в запертой комнате.
– Вы тоже думаете, что вещественные доказательства подменили? – подал, наконец, голос Ланде, успевший за время эмоциональной речи адвоката съесть мясо и подобрать хлебом соус.
