Павел Амнуэль - Конечная остановка (сборник)
– Другим мирам? – поднял брови судья. – Я видел фильм о Большом взрыве. Там говорилось… Впрочем, это действительно не относится к делу. Мистер Спенсер, у суда нет времени выслушивать научные теории. Или задайте, наконец, вопрос по существу, или я прекращу допрос свидетеля и приму решение по совокупности имеющихся улик.
Виталий закрыл глаза. Он не мог видеть, как все усилия Спенсера, Ланде и Баккенбауэра уходили в песок только из-за того, что они говорили не о том и не так. Почему адвокат не сказал о своей поездке к Ланде? О том, что побывал в больнице? Почему не нашел времени, чтобы обсудить линию защиты с Виталием? А теперь все пойдет прахом. Какой нормальный судья станет выслушивать научную хренотень, не представляя, как она связана с расследованием? Не о том надо было говорить, совсем не о том!
Виталий почувствовал на своей руке тяжелую ладонь и открыл глаза. Спенсер стоял над ним, выражение лица адвоката было недовольным, но вовсе не таким удрученным, как ожидал Виталий. Он бросил взгляд в зал – Ланде сел рядом с Баккенбауэром, к ним присоединилась сестра Болтон, и они оживленно беседовали. Макинтош рассматривал что-то на экране своего лэптопа, то и дело щелкая мышкой, а судья низко склонился над столом, изучая, видимо, переданные ему секретарем протоколы заседания.
– Ничего? – одними губами спросил Виталий.
– Выше голову, друг мой, – с нарочитым оптимизмом заявил Спенсер. – Наша задача сегодня состояла в том, чтобы максимально подготовить суд к процессу. Теперь в протоколе четко указано, что в дальнейшем расследовании нужно принять во внимание и версию защиты. Прокурор не сможет обойти этот момент, а мы за несколько месяцев подготовим нужные материалы и общественное мнение.
– Меня не выпустят? И Айшу…
– На это мы и не рассчитывали.
– Понятно… – пробормотал Виталий. Все к черту. Несколько месяцев. Наверняка его переведут в общую камеру, где сидят всякие… С Айшей ему увидеться не позволят. И если с Ланде и Баккенбауэром разговаривать только через адвоката, это будет такой «испорченный телефон», что о правильном расследовании и речи быть не может.
Господи, почему так болит голова? У него никогда прежде не болела голова. Что-то он должен вспомнить… Может, попросить у Спенсера таблетку? Откуда у него… Да! Вот оно что…
– Вам плохо, Витали? – адвокат наклонился к нему, участливо заглянул в глаза.
– Голова… Неважно. Мистер Спенсер, разве мне не дадут слово?
– Сейчас не процесс, вряд ли суд захочет… хотя, конечно, право такое у вас есть, и я могу потребовать… Вы уверены, что это имеет смысл? Вы можете все испортить.
– Испортить – что? Меня все равно не выпустят сейчас, да? Мне нужна хотя бы минута.
– Что вы собираетесь сказать?
– Мне нужна минута, – повторил Виталий.
Спенсер покачал головой.
– Надеюсь, вы знаете, что делаете, – сказал он обиженным тоном и вернулся на свое место, потому что секретарь суда объявил:
– Решение принято.
Прежде чем судья успел раскрыть рот, Спенсер поднялся и заявил:
– Ваша честь, задержанный имеет право сказать несколько слов, прежде чем высокий суд объявит решение.
Судья поморщился и перевел взгляд с адвоката на Виталия. Что он мог увидеть? Лицо смертельно уставшего человека, вряд ли способного сейчас связать десяток слов. Лучше бы молчал, и так все складывается против него.
– Хорошо, – кивнул судья. – Минута.
Виталий встал. Странное ощущение – будто кто-то прилепил клеем к полу его подошвы. И кто-то другой сел ему на плечи, не позволяя выпрямиться. И кто-то третий крепко его обнял, не давая вздохнуть. И кто-то еще сдавил обручем голову, чтобы на глазах у потрясенного судьи разломать ее, как орех…
– Ваша честь, – Виталий не узнал собственный голос. – Я только хочу обратить внимание на несоответствие. Точнее – ошибку. Господин помощник прокурора утверждал, что отпечатки моих пальцев обнаружены на ключе от шкафа и на металлическом бруске, с помощью которого был, возможно, приведен в негодность аппарат в палате… Я знаю, что никогда не трогал… Там не может быть моих отпечатков. Произошла ошибка. Прошу назначить повторную экспертизу.
Судья долго молчал, глядя на Виталия и постукивая пальцами по столу. Виталий не мог видеть выражения лица Спенсера, но мог себе представить, как разозлен адвокат. А Макинтош смотрит весело, решил, наверно, что обвиняемый окончательно слетел с катушек, и дальнейший ход процесса можно теперь предсказать со стопроцентной гарантией.
– Ваша честь, – сказал Макинтош, не повышая голоса. Действительно, какой смысл был нервничать, теперь можно и расслабиться, – вы видели протокол экспертизы. У суда есть сомнения в компетентности экспертов?
Судья молчал.
– Ваша честь, – сказал Спенсер, и в голосе его звенела обида на собственного клиента, – защита также полагает, что нет смысла…
Действительно, какой смысл лишний раз выслушивать доказательства, поддерживающие обвинение?
– Хорошо, – буркнул судья. – Задержанный имеет право требовать повторную экспертизу. Полагаю, эта рутинная процедура не займет много времени. Что скажете, сэр? До трех часов эксперты управятся?
Макинтош пожал плечами:
– Безусловно. Если мистеру Дымову хочется тянуть время…
– Хорошо, – судья повысил голос. – Объявляется перерыв до пятнадцати часов.
* * *– Виталий, я вас не понимаю, – адвокат не мог усидеть на месте и ходил по комнате из угла в угол. – Я потратил столько сил… нашел этого вашего Ланде, уговорил Баккенбауэра… Оба сначала не хотели вмешиваться, но пришли и расшатали линию обвинения достаточно, чтобы посеять у судьи сомнения. На процессе мы эти сомнения углубили бы и расширили, показали бы присяжным столько физических фокусов, что они, скорее всего, вынесли бы вердикт в вашу пользу. И что делаете вы? В самый критический момент, когда судья готов принять решение…
– Какое? – вскинулся Виталий. Он сидел на стуле, поджав ноги, на Спенсера на смотрел, думал, казалось, о своем, но слышал, конечно, каждое слово. – Какое решение? Оставить под стражей до окончания процесса?
– Послушайте, Витали, – Спенсер сложил на груди руки и стал похож на статуэтку Наполеона, стоявшую на письменном столе в московской квартире, которую Виталий с Диной снимали в первые месяцы после свадьбы. На московском Наполеоне была еще, конечно, знаменитая треуголка, но Спенсер был так похож, что вообразить треуголку не представляло труда. – Послушайте, улик против вас и мисс Гилмор так много, что выиграть процесс можно лишь при очень нетрадиционном подходе. Сомнения трактуются в пользу подсудимых, и наша цель – заронить у присяжных сомнения. Много сомнений. Мы должны выиграть психологически. Сегодня вас все равно не освободят – присяжных нет, психологическую войну мы только начинаем, понимаете? Мы должны тщательно готовиться к процессу, и сегодняшние выступления Ланде и Баккенбауэра положили начало: до судьи начало доходить, что это не обычное преступление…
