Андрей Лазарчук - Посмотри в глаза чудовищ
Ночью Николаю Степановичу приснился Брюс, которого отпевали и хоронили давешние крысы.
Утром он тщательно побрился, принял душ и переоделся во все чистое.
Приготовил свежую краску.
Ровно в девять постучал Коминт. Сперва Николай Степанович его даже не узнал – напарник был в потертом драповом пальтишке, чуть ли не из Харбина вывезенном, и какой-то сиротской черной ушанке. «Мерс» с наклейками стоял на обычном месте. Водитель сидел один.
Коминт приткнул «москвича» подальше. Все трое вышли и осмотрелись.
Ничего подозрительного не наблюдалось. Обычным потоком лились машины, обычным потоком спешили неведомо куда москвичи и быстро приноровившиеся к столичному темпу приезжие.
– Работаем первый номер, – сказал Коминт.
Он достал круглые синие очки, купленные вчера в переходе. Лицо его тут же стало одутловатым и неподвижным, как у многих слепых от рождения. Хороший артист был господин Донателло, при нужде и коверного мог заменить… В правую руку он взял белую алюминиевую трость, в левую – короткий поводок Гусара.
– Только кража, Шура, – назидательно процитировал Коминт и двинулся вслед за собакой.
У него изменились и походка, и манера держать голову. Николай Степанович отпустил их шагов на пятьдесят и двинулся следом.
По Гусару ясно было, что он гораздо лучше хозяина знает, куда идти и зачем.
Вот он всунулся в проход между «мерсом» и соседним «вольво», покрутил мордой, выбрал «мерседес» и задрал ногу у переднего колеса.
– Ты за своей собакой-то смотри, сволочь старая! – приоткрыв дверь, закричал водитель. – Развелось вас!.. И когда только передохнете!
– Ой, а я и не вижу! – воскликнул Коминт, развернулся, да так неудачно, что острым наконечником палки царапнул по крылу. – Барсик, ты что тут делаешь, плохая собака? Я вот тебя газеткой по сусалам!
– Машину он мне обоссал, а ты, сволочь, вытрешь! – судя по манерам, водила был не из бывших защитников законности, а типичный столичный таксист, по великой удаче или великому же блату устроившийся крутить баранку за зеленые.
– Машину? Здесь же магазин должен быть! А собачку вы не злите, он, как что не по нем, такой вредный становится…
Тут случилось то, чего Николай Степанович не ожидал: водитель выскочил из машины с пистолетом в руке. Пока он собирался вмешаться, плюнув на план, из соседних машин тоже стали по одному вылезать шоферы: то ли чтобы пособить коллеге, то ли чтобы удержать его от богопротивных действий.
– Отъебись от слепошарого бегом! – распорядился какой-то широкоплечий в кожаном камуфляже. По всему выходило, что холуя знатной иностранки здесь не любили – то ли из-за скверного характера, то ли из зависти.
Николай Степанович облегченно вздохнул. Обошлось без эксцессов. Просто началась затяжная позиционная русская матерная разборка, за время которой можно было не только начертать на капоте «мерседеса» знак Иджеббала Зага, но и снять с машины колеса, вытащить сиденья, магнитофон, бар, телевизор и телефон, и даже, при наличии технических средств, разобрать и вынести по частям двигатель.
Через полчаса Коминт с Гусаром вернулись к «москвичу».
– Дешевка, – сказал Коминт, разглядывая трофейный пистолет. – Гонконг. Но может и пригодиться: пусть уж мадам, если дело до того дойдет, будет пристрелена из пистолета своего водителя. Как это у Чехова: барыня живет с кучером…
– А барин с садовником, – мрачно сказал Николай Степанович. – Или наоборот.
Как бы ее этим не спугнуть.
– Да он, козел, на тех водил грешит, – сказал Коминт. – С них требует.
– Понятно. Не вывели бы его из строя, бедолагу, второго такого , чтоб ни капли не жалко, и не найти. Ну, вперед.
Пробки были чудовищные. Дорога до Переделкина заняла почти полтора часа.
В этих местах Николай Степанович не бывал со дня похорон Пастернака.
Слишком мрачное впечатление производили на него эти места и люди, их населяющие.
Место для засады было найдено вчера. Николай Степанович воткнул на обочине колышек с фанеркой, украшенной знаком. Издали знак можно принять за обычную табличку «Не копать – кабель». Машина кинется на него, проскочит неглубокий кювет и влетит в кусты черемухи…
– Теперь, Гусар, твоя сольная партия, – сказал Николай Степанович, снимая с пса ошейник. – Покажи им, что такое русская кавалерия…
Гусар, бодренько помахивая хвостом, потрусил по дороге. Огляделся – и будто растаял в воздухе.
– Около часа у нас есть, – сказал Николай Степанович. – Я отлучусь ненадолго.
Три сосны, возвышавшиеся когда-то над могилой Пастернака, затерялись в наросшем за эти годы леске. Под ногами хлюпало. Кое-где еще лежал ноздреватый снег.
Он постоял у могилы. Вчера или позавчера кто-то принес сюда цветы.
Всю жизнь Пастернак с необыкновенным искусством уклонялся от соприкосновения с «красными магами», и только на безобидном, по его мнению, переводе «Фауста» зацепился рукавом за крючок: восемь строчек из монолога Мефистофеля. Но «красные маги» после пятьдесят третьего были уже не те.
Теперь они казались сродни скорее своим средневековым тезоименитам: «красными магами» во времена Альберта Великого именовались иллюзионисты и престидижитаторы…
В день похорон они стояли вокруг могилы, бросаясь в глаза даже среди двухтысячной толпы, каждую секунду готовые неизвестно к чему. То ли они ждали, что дьявол утащит тело, то ли – что ангелы вознесут. То ли – что встанет покойник, обежит всех взглядом и скажет: « Вот ты, и ты, и ты:» И немудрено, что даже самая обычная, но незапланированная надгробная речь философа Асмуса привела невежественных часовых астрала в трепет…
Коминт развернулся широко. Капот «москвича» был распахнут, какое-то мерзкое ведро стояло рядом, обрывки проводов свисали, как макаронины, из-под машины высовывались старые сапоги хозяина, а сам он сидел на порожке и мрачно курил.
– Ну, что?
– Пока тихо…
И как бы в ответ на слова Коминта в стороне фединской дачи раздался дикий лай, звон стекла и одинокий выстрел.
– Если они его зацепили, я спалю на хрен весь этот поселок, – сказал Коминт совершенно серьезно.
Лай перешел в какой-то сумасшедший визг. Кричали люди. Минут через пять неторопливо вернулся Гусар, уселся на задницу и стал с удовольствием слушать.
Еще минут через десять около «москвича» тормознул милицейский «газик». Как раз в это время Николай Степанович наполнял водой из Святого колодца полуторалитровые пластиковые бутыли. Так делали многие.
– Сержант Пушков. Документ попрошу, – вяло козырнув, сказал мокрогубый сержант.
Коминт подал права.
– Вы не внук полковника госбезопасности Пушкова Владимира Казимировича? – с надеждой спросил он.
