Лариса Чурбанова - Пурпурное Древо Порфирия
В самом деле, рана затягивалась на глазах. И, уже поднимаясь, волк искоса виновато поглядел на князя:
- Можно только я того..., ну это самое...
- Что еще? - недовольно уставился на него Ольгерд.
- Лошадку доем. Кушать хочется, прям сил нету. Не пропадать же добру?
Князь покряхтел, поморщился и разрешил.
Поменяв средство передвижения, Ольгерд только выиграл. Оборотень несся так, что пушистые еловые лапы казались сплошной зеленой завесой. Земля, казалось, горела у него под лапами. Степи сменялись реками, и мелькание шло все быстрее, пока князь не осадил своего скакуна.
- Ну, ты притормози чуток.
Удивленный волк повернул свою огромную голову:
- Я думал быстрее надо.
- Быстрее-то быстрее, да только яблок я для птички забыл. Давай-ка к городу какому-нибудь, да на базар.
Тут Ольгерд поправился:
- Я- на базар, а ты поброди тут пока, подхарчись, что ли.
- Спасибо, господин, - явно обрадовался зверь. Его зеленые глаза загорелись радостными плотоядными огоньками.
- Только гляди у меня, чтоб, как солнце в зените, на месте был, - сурово одернул его князь. - Смотри, не балуй!
- Нет, я скоренько, - смиренно отозвался волк, и они расстались.
Сутолока восточного базара во мгновение ока закружила Ольгерда. Гортанные выкрики чужой речи, незнакомые резкие запахи, обжигающий зной выбивали его из колеи. Гроздья желтых плодов, чем-то смахивающих на гигантские стручки гороха, огромные шишки с листьями. Боже ты мой, чего тут только не было! Его внимание привлекли сочные красные плоды, по форме похожие на искомые яблоки.
- Помидор, - тыкал в них пальцем белозубый торговец.
Князь только молча качал головой.
Наконец, он купил яблок и возвратился на окраину города. Оборотень не обманул. Он сидел, вывалив аршинный ярко-красный язык, видно, тоже изнывая от жары.
И снова скачка, теперь уже по желтому горячему песку, плоской, как блин пустыне. Навстречу дрожащему воздуху ядовито-синего неба.
Он издалека заметил громадный полыхающий костер.
- Успели, - облегченно вздохнул князь и уселся ждать.
Вскоре огонь потух, и взорам удивленных зрителей предстала крупная птица с рыжевато-золотым блестящим оперением. Феникс томно смотрел на них круглым голубым глазом.
- У-тю-тю, птичка, - опомнился Ольгерд, лихорадочно нашаривая в мешке яблоки. - Кушай, хорошая птичка, угощайся!
Наклонив голову по петушиному, создание с сомнением клюнуло поднесенный ему фрукт. Видно что-то его не устраивало. Да только голод не тетка. Человек с волком и глазом не успели моргнуть, как прожорливая птица прикончила все принесенные ей дары.
Князь тем временем, словно невзначай, подбирался к ее хвосту. Феникс заметил это и укоризненно глянул на него.
- Перышками интересуешься, странник? - неприязненно пропела чудо-птица. - А тебе разве не говорили, что я предпочитаю помидоры?
- Нет, - честно признался Ольгерд. - Мне сказали- яблоки. Яблоки любви.
- Что за дремучее невежество пейзанское! - феникс даже захлопал в возмущении своими глянцевыми крыльями. - Ведь помидор по-французски и есть "яблоко любви". Неужели так сложно понять?
- Уж прости великодушно, - принялся извиняться Ольгерд. - Я как лучше хотел.
- А получилось как всегда, - отрезало разгневанное существо. - Что надо-то?
- Друг у меня помирает. Мне бы одно перо твое.
- Одному перо, другому, третьему, - вредничала птица. Что мне, по вашей милости, голой ходить?
Тут вперед выступил волк:
- Помоги ему, - рявкнул он. Острые зубы клацнули у самого горла пернатой привереды. Та сразу же пошла на попятный:
- Да, конечно, конечно, берите. Только аккуратно, пожалуйста! Что уж и пошутить нельзя? - повернулась она к князю, полу прикрывшись крылом, словно придворная дама веером.
И уже собираясь улететь, прощебетала на прощание:
- Пусть человек смотрит на зверя, пусть зверь глядит на человека. Лишь в этом спасение и исцеление.
Они все-таки успели. Смерть еще не поселилась в холодной келье Порфирия, хотя ее приближение явно чувствовалось. Серый, чуткий как все животные, топорщил шерсть и глухо рычал.
- Ничего, ничего, - пытался успокоить его князь. - Мы это дело мигом поправим. - Он положил зверю руку на голову, и тот чуть успокоился.
Ольгерд побоялся оставлять волка во дворе. Монахи зыркали на него явно неприязненно, и оборотень платил им той же монетой.
Дрожащими пальцами князь принялся разминать пушистое светящееся перышко. Его сияние быстро разрасталось и, словно шаловливый ребенок , заглядывало в темные мрачные углы, в которых прочно поселилась боль и тоска.
Наконец снадобье было готово, и Ольгерд с величайшей бережностью принялся заливать его в рот настоятеля, чуть приподнимая его за плечи.
"Какой же он стал легкий, одни кости!" - горестно думал князь. Потом присел на полу рядом с волком и принялся ждать. Взгляд Ольгерда не отрывался от лица болящего, в надежде узреть оздоравливающие перемены. Время шло. Усталому князю начало казаться, что на месте запавших век Порфирия открываются две черные ямы, в которые как в водоворот, устремляется все вокруг. Ольгерд вздрогнул и протер глаза.
Старец смотрел на него как всегда строго и с легкой укоризной.
- Почто оборотня ко мне приволок? - вопросил он. И голос его звучал уже не как у умирающего, а по-прежнему звонко и властно.
- Да он со мной... Помогал мне то есть, - на радостях князь не находил нужных слов.
- Я пойду, господин? - волк встал и направился к двери. Он сразу как-то сгорбился и словно уменьшился в размерах. Хвост всегда высоко поднятый, теперь был зажат меж задних лап. "Как побитая собака!" - изумился князь. - "Тоже душа есть. Обиделся, видать, бедолага". Опомнившись, он вскочил и распахнул дверь, чтобы вернуть Серого, позвать назад. Распахнул и замер. Волка не было. По коридору понуро брел подросток лет четырнадцати в расползающихся на глазах лохмотьях.
- Вернись, Серый, дело есть, - окликнул его Ольгерд.
Паренек живо обернулся. На грязном худом лице радостно вспыхнули зеленые глаза. Он бросился к своему хозяину.
- Не обманула, значит, птичка. Вот, стало быть, как! - думал Ольгерд, обнимая грязного человечка, все еще отчетливо пахнущего волком.
Симаргл.
Девочка внимательно наблюдала за быстро снующей иголкой. За ней следом, словно по волшебству возникали шелковые узоры. Причудливые цветы и листья оплетали-укутывали человеческие и звериные фигурки.
- А почему у собачки крылья? - не отрывая взора от зеленой пестрой глади, спросила девочка.
- Потому что это не собачка, Лелюшка, а Симаргл, - отозвалась мать. Она ловко перекусила нитку у самого основания и занялась вдеванием шелковинки другого цвета.
