Лариса Чурбанова - Пурпурное Древо Порфирия
- Постой, тут еще приписочка есть. Чтобы птичка не улетела и дала перышки свои подергать, угостить ее надо. Я, признаюсь, по-французски-то не сильно понимаю. Вроде бы какие-то "пом'д амур" эта тварь уважает очень. Яблоки любви, то есть. Так что яблочками вам запастись придется.
- Куда хоть ехать-то? - спросил как всегда практичный Шиш.
- А за солнышком и ступайте. Оно выведет.
Как только они выехали с поляны, князь осадил своего коня.
- Возвращайся домой, - приказал он дядьке. - Чтоб было, кому за всем присматривать. Я один поеду, - и, отметая все возражения, произнес: - В долгу я у Порфирия. Кабы не он- лежать бы мне сейчас во сырой земле, а то и похуже.
Шиш в оцепенении смотрел на могучую фигуру всадника на лошади, скачущих вслед за солнцем.
- Ой, что деется, что деется, - бормотал он, вытирая рукавом предательски набегающие слезы.
* * *Кличка Серый прилипла к нему с детства. Нельзя сказать, что он был угрюмым или нелюдимым. Нет, он охотно играл со своими сверстниками, но особо не дружил ни с кем. Дети не то что сторонились его, а как-то ощущали его непохожесть, что ли.
Сколько он себя помнил, самой большой радостью для него было укусить кого-нибудь. Еще младенцем он утыкался в теплые бабушкины руки и изо всех сил сжимал зубы. Он смутно осознавал, что причиняет боль, и удивлялся, почему же она терпит. Повзрослев, он научился контролировать себя. Но когда нужно было обороняться, он не пинался, не бил кулаками, а вцеплялся в обидчика зубами.
Утром и днем он чувствовал себя сонным и разбитым. Зато с наступлением темноты какая-то новая жизнь вливалась в его тело. Запахи ночного леса манили, а от призрачного света звезд щемило в груди. Он любил прогулки под луной, когда его чувствительность стократ возрастала, и все ощущения становились острыми как лезвие кинжала. Чувствовать биение чужой жизни где-то рядом, чью-то неуверенность и панический ужас. Свобода и власть над ситуацией пьянили его.
Ему было всего ничего, когда сгинул его отец. Только вчера он сидел и грелся у очага, а сегодня его уже не стало. Как ни странно, его не пошли искать. Серый спрашивал у взрослых, но они только отводили глаза. Наконец, частью из подслушанных разговоров, частью- анализируя свои собственные ощущения, он докопался до истины.
Серый знал, что он не такой как все. Но он ужаснулся, когда узнал насколько же он другой. В его жилах текла кровь волка. Сначала он будет становиться им лишь на время. А потом навсегда. Как отец.
Теперь многое стало ему понятным. И эти сны, которые так пугали его. Всегда одни и те же. В них у него становилось не два соска, как у людей, а много. Уродливых и черных, по всему животу. А потом... Потом он не помнил. И то, что бабушка не ругала его, когда он кусался. Она знала.
Ему было страшно. Он не хотел быть зверем. Не хотел быть одиноким. Он хотел быть одним из людей и жить как все. Чувствовать свою обыкновенность и причастность к людскому миру. Может, что-то бы еще и могло бы сложиться, но судьба распорядилась по-иному.
Из деревни стали пропадать люди. Кумушки по углам сначала шептались, а потом заговорили в голос, что это дело острых зубов его оборотившегося отца. Мужики пытались поймать его, ставили ловушки, сторожили капканы. Тщетно. Человек, в волчьей шкуре шутя, разгадывал все их уловки и уходил невредимым. Тогда деревенские решили навсегда отвадить оборотня от этих мест.
- Семья его здесь держит. Женка да щенок его. Спалить колдовское гнездо, да и вся недолга.
Они пришли утром, когда Серый еще спал. Он с трудом открыл глаза, когда мать принялась трясти его за плечо:
- Беги, сыночек! Ясый мой, кровинка моя, беги!
Сильные худые руки протолкнули его в оконце, и он удирал со всей силы через мокрые от росы лопухи. В лес, который отныне стал его единственным домом.
Поначалу он перебивался ягодами и грибами. Потом наступила осень, похолодало. Понемногу он приучился ловить мышей, ежей и прочую мелкую живность. Постоянное чувство голода и одиночества не оставляли его ни на минуту. Тут, среди деревьев и зверей, он тоже был чужим. Так он и жил все время настороже и с тоскою в сердце. Но как он не осторожничал, беда настигла его и здесь. Когда он спал, на него напал медведь-шатун. Его тяжелые лапы моментально вспороли мальчишескую кожу, и снег окрасился красными полосками. Тогда страх, злоба и отчаяние ударили Серому в голову и разбудили его вторую натуру. Он перекинулся.
Бурый хозяин леса чуть не сел от изумления. Только что он с удовольствием драл человеческого детеныша. И вдруг перед ним очутился неслабый такой волчище. Конечно, он обломает и его. Он всех побеждал в своем лесу.
Но медведь ошибся. Две жизни- звериная и человеческая боролись за себя- и они выиграли. В тот день Серый до отвала наелся сырого мяса. Что ж, в лесу надо быть волком, решил он. С тех пор он почти не вспоминал, что когда-то был человеком.
* * *Ольгерд уже сутки плутал по лесной чащобе. Он кожей ощущал, как в бездонную пропасть утекает отведенное ему время. Но жажда совсем измучила его. Князь спешился, бросил поводья и жадно склонился над ледяной водой лесного ручья. Лошадь предпочла пощипать травки и уверенным шагом направилась на полянку, поросшую медовым первоцветом. Дальше все происходило так быстро, что Ольгерд только и успел, что вскочить.
Серая тень метнулась на шею княжьей кобылы. Рывок, и терпеливая лошадиная душа мягким облачком отправилась на небо. А над трупом стоял и довольно облизывался матерый волчище.
- Ну, ты гад, - вырвалось у Ольгерда в бессильной злобе. Он молниеносно обнажил меч и бросился на противника. Волк с глухим рычанием припал к земле, но почему-то медлил нападать. Он легко уклонился от нескольких взмахов блестящей стали. Но князь не зря считался лучшим мечником в своем войске. Скоро зверь лежал с широкой рубленой раной на боку.
- Что ж ты наделал, - причитал князь, опускаясь рядом на корточки. - Мне и на лошади было не добраться до этого дурацкого феникса, а уж пешим и подавно. Не спасти мне теперь Порфирия. А все ты виноват, паскуда! - тут Ольгерд замахнулся, желая прикончить виновника всех своих несчастий.
- Не бей, не надо! - из разжавшихся челюстей волка шел ломающийся, какой-то нереальный, но все же человеческий голос.
Рука князя опустилась сама собой.
- Я отслужу, господин, - продолжал оборотень. - Хочешь, вместо лошади тебе буду?
"Хоть плохой, а все же выход", - мелькнуло в голове у Ольгерда.
Потом он спохватился:
- Так как же ты меня повезешь? Я ж тебя мало не убил.
- Это ничего, господин, - Серый забил хвостом, как собака, радуясь возвращению хозяина. - Я быстро восстанавливаюсь.
В самом деле, рана затягивалась на глазах. И, уже поднимаясь, волк искоса виновато поглядел на князя:
