Александр Ильин - Как это трудно
«Да, друг мой демон, хотел ты этого или нет, а поставил меня на свое место, «один за всех…» Если пронесет, не приведи, Господи, еще когда‑нибудь оказаться в твоей шкуре, Примакин…»
Было начало третьего, когда, стоя у окна, Трофимов увидел, как где‑то у горизонта чернота ночи лопнула частыми багровыми вспышками. Прошло чуть меньше минуты, и через открытую форточку донеслось глухое далекое уханье.
Иван Федорович сел, закрыл лицо руками. Просидев так несколько минут, он встал, взял ручку, листок бумаги. Быстро написал записку, отнес ее в спальню и положил на тумбочку у кровати жены. Завел будильник с таким расчетом, чтобы тот зазвенел через десять минут после его ухода.
Радио он включил на полную мощность. Потом зашел в детскую, посмотрел на спящую дочку. Поцеловал ее в лоб и вышел.
В ванной отрезал метра полтора бельевой веревки, проверил на прочность. Намотал веревку на левую руку и вернулся на кухню. Там короткими, жадными затяжками выкурил сигарету, наблюдая в окно, как зарево над Костовой пульсирует яркими вспышками взрывов.
— А ведь я мог, мог ведь я… — едва слышно проговорил Трофимов.
Иван Федорович вышел в коридор, аккуратно, чтобы не разбудить домашних, закрыл за собой дверь и направился к лестнице, ведущей на чердак…
Когда от чердачной двери его отделял лишь укороченный лестничный марш, Трофимов остановился, заглянул в окно. По матовому от многолетней грязи и морозных разводов стеклу ходили слабые блики далеких огненных всполохов. Стекло мелко дребез жало под порывистым дыханием ветра, за которым угадывался неровный, воющий гул.
Словно зачарованный смотрел Трофимов на эту страшную светомузыку, пока морозный узор не стал меняться прямо у него на глазах. Возникший овал лица быстро обрастал деталями и очень скоро…
Трофимов отпрянул, ухватился рукой за перила.
— Примакин??!
В ушах у Ивана Федоровича зазвенело, и знакомый усталый голос он услышал или скорее угадал где‑то внутри себя:
— Не ждал? — Примакин смотрел спокойно, без тени осуждения или презрения. Однако бесстрастный взгляд его, казалось, проникал в самую душу, рвал ее изнутри.
— Ну что тебе еще‑то от меня надо? — простонал Трофимов. Приговор себе он уже вынес и не собирался затягивать с его исполнением. Но под взглядом Примакина отчаяние, жалость, сомнения, страх, которые до этой минуты заглушала решимость, с новой силой нахлынули на него.
— Бежишь?..
— А ты, ты разве от себя не бежал? — В голосе Трофимова послышалась едва сдерживаемая злость. — Ты не смог жить, когда понял, что из‑за тебя гибнут люди. А я, я не хочу жить потому, что ничем не смогу помочь им. Уже не смогу. И когда это начнется здесь, в городе, с моей… с моими…
Трофимова прорвало. Он чувствовал бессмысленность объяснений, и все же не мог овладеть собой. Он подался вперед, пытаясь приблизиться к Прима- кину, как вдруг заметил странные перемены в его лице. Менялись глаза, менялись губы, на носу появилась знакомая горбинка и слегка заострился подбородок…
Трофимов замер на полушаге, увидев перед собой свое собственное лицо, перекошенное от страха. Оно было настолько омерзительно, что он, не отдавая себе отчета, размахнулся и с силой ударил:
— На…
Иван Федорович успел сделать лишь несколько шагов, когда где‑то внизу, во дворе, послышался звон бьющегося стекла.
В пять часов утра по городу объявили тревогу. Эвакуацию людей начали еще затемно…
1985–1986
