Карен Фаулер - Что я не видела
Я все еще не вполне понимала. "Ты думаешь, что один из носильщиков убил Беверли?" Эта возможность мне тоже приходила в голову, я признаю.
"Нет", ответил Эдди. "Такова моя точка зрения. Но ты же видела, как к черным относились там, в Луленге. Ты видела и цепи, и побои. Я не мог позволить, чтобы подозрение пало на них." Голос его был такой сдавленный, что я едва могла различить слова. "Мне нужно, чтобы ты сказала мне, что я поступил правильно."
И я так и сказала ему. Я сказала, что он самый лучший человек из тех, кого я знаю. "Благодарю тебя", сказал он. И с этим он стряхнул мои руки, вытер глаза и покинул стол.
Той ночью я снова попыталась поговорить с ним. Я попыталась сказать, что нет ничего, что он мог бы сделать, и что я не смогла бы простить. "Ты всегда так милостива ко мне", ответил он. И в следующий раз, когда я подняла эту тему: "Если ты меня любишь, мы больше никогда не будем об этом говорить."
***
Эдди умер три года спустя, и ни единого слова на эту тему не было проронено между нами. Под конец, если быть честной, я предполагаю, что обнаружила это молчание весьма непростительным. А его смерть еще более таковой. Я никогда не любила быть в одиночестве.
Как с каждым днем я все более определенно в нем нахожусь; это отрицательное благословение долгой жизни. Только я и осталась сейчас, первая белая женщина, увидевшая диких горилл, и та самая, которая не видела больше ничего - ни цепей, ни побоев, ни резни. Я не могу не тревожиться об этом снова и снова теперь, когда я знаю, что Арчер умер, и только я осталась, чтобы рассказать все это, хотя как ни рассказывай облегчения это не принесет.
Так как глаза мои испортились, дважды в неделю ко мне приходит девушка почитать. В течении долгого времени я не хотела иметь ничего общего с гориллами, но теперь я попросила ее поискать статьи о том, как мы в конце концов начали по-настоящему смотреть, как они живут. Думают все же, что у них, кажется есть и гаремы, но самки время от времени ускользают к тому, кого больше желают.
А на что я больше всего обращаю внимание в этих статьях, это не обезьяны. Мое внимание вместо этого привлекают те молодые женщины, которые жили в джунглях с шимпанзе, орангутангами или большими горными гориллами. Те женщины, которые свободно выбрали это - Гудолл, Голдика, Фосси. И я думаю про себя, как нет ничего нового под солнцем, и может быть все те женщины, которых гориллы уводили в тех старых историях, может они свободно выбрали это.
Когда я устаю и слишком много думаю над этим, последние слова Беверли возвращаются ко мне. В основном я сразу выкидываю их из своей головы, и думаю о чем-то другом. Кто запомнил, что она сказала? Кто знает, что она имела в виду?
Но случаются и другие времена, когда я позволяю этим мыслям войти. Поворачиваю их так и эдак. И тогда они становятся не угрозой, как я их первоначально услышала, но приглашением. По таким дням я притворяюсь, что она все еще там, в джунглях, окунает в ручей свои ноги, есть дикую морковку и ждет меня. Я притворяюсь, что присоединюсь к ней, когда пожелаю, и так скоро, как мне понравится.
Конец.
