Владимир Романенко - Год белой кометы
— Вот и думаю я, что дом каждому свыше определен и должен он быть один на всю жизнь, а не то — не жить человеку в согласии со своей душой… Как думаешь, а?
— Это — как жизнь получится, — ответил Кирилов, — у меня вот она какая-то цыганская. Спасибо тебе, отец, я здесь выйду.
Грузовичок притормозил на перекрестке в центре станицы, и Максим Петрович медленно пошел вдоль улицы на самый край станицы, раскинувшейся за мостом, переброшенным через реку Ларгу.
Станица Галаевская расположилась в излучине реки Ларги, у крутой скалы Предгорного хребта, там, где буковые и березовые леса постепенно переходили в южную степь и бурная растительность оставалась только вдоль быстрых, вырывающихся на равнины горных рек. Больше ста лет назад отряд казаков получил приказ основать сторожевую заставу в пяти верстах от этого места, но атаман Галай, который вел отряд, заблудился в тумане в густых зарослях вокруг реки и остановился совсем не там, где ему было назначено. Казаки, однако, службу знали и исправляли ее вполне добросовестно. В ту же ночь охранение задержало двух горцев — лазутчиков, а еще через два дня было отбито нападение большого отряда, который пытался прорваться в тыл оборонительной линии. Войсковое начальство решило не перемещать Галая с его казаками, и здесь была основана крепостица, которую так и называли — Галаевская. История Галаевской была достаточно бурная. Были в ней и светлые, и грустные дни, но, так или иначе, маленькая деревянная крепость стала большой станицей в несколько тысяч дворов и за долгие годы она не потеряла свой колорит, свою прелесть и свои традиции. Улицы в центре селения получили новые, традиционные для своей эпохи названия: Комсомольская, Мира, Ленина, но стоило пройти немного в сторону от центра — и перед глазами появлялись напоминанием о военном прошлом Батарейная, Зарядная, Пороховая, Обозная, Казачья…
Улица, на которую шел Кирилов, называлась Полевая, может быть, оттого, что составлявший ее ряд домов был самым крайним и за ним начиналось просторное поле, которое весной обычно засаживалось картофелем. Максим Петрович хорошо помнил, как в конце мая — начале июня картофельные поля покрывались сиреневыми и розовыми цветами и пьянящий медовый запах наполнял всю округу. Здесь, на этой улице и стоял дом Серафимы — обычный дом из самана, с длинным навесом, окошками с синими ставнями, выходившими прямо на дорогу. От других домов этот отличался, пожалуй, только тем, что его южная стена летом покрывалась вьющейся розой, которую когда-то давно посадила Сима. Кирилов вошел во двор и осторожно постучал в окно. Через минуту скрипнул засов, дверь приоткрылась и, прежде чем кто-либо вышел во двор, из двери прямо на Кирилова бросилась с восторженным лаем мохнатая черная собака, сразу облизав ему все лицо.
— Ну, здравствуй, здравствуй, Джек, узнал, — Максим Петрович присел на корточки и, обняв собаку, гладил ее по голове, — Здравствуй, дружище!
— Чи ты только с собакой будешь здоровкаться? — услышал он низкий, немного с хрипотцой голос. На ступеньках, в ватнике, накинутом поверх рубашки, стоял дед Ваня — отец Серафимы.
— Каким ветром к нам, давненько тебя не видали, а? Да ты входи, входи в дом-то! Настенька, смотри, кто к нам приехал!
На крыльцо вышла невысокая пожилая женщина, Настасья Карповна — баба Настя. Сколько помнил Кирилов, дед Ваня всегда звал свою жену Настенькой и это всегда было смешно и трогательно, особенно теперь, когда Настасья Карповна стала совсем седой и старенькой.
— Батюшки, Максим Петрович! Ну, что ты старый морозишь гостя на дворе! Веди в дом да к столу, а я сейчас соберусь…
— Да вы не волнуйтесь, я ненадолго, хотел вот с Серафимой повидаться, а завтра надо возвращаться в институт.
— Вот незадача какая!.. — дед Ваня почесал за ухом и добавил: — Серафима уехала на неделю к тетке в Ростов. Вернется только послезавтра. Может задержишься, а?
— Никак не могу. Тут, ненароком новую комету открыли — надо будет обсудить, что делать дальше и организовать наблюдения.
— Новую? — оживился дед Ваня — да что ж обсуждать-то — прежде обмыть надо, а?
— Вот-вот, тебе только повод найти — незло проворчала баба Настя, — Не был бы у нас дорогой гость — ни за что бы не позволила!
Уже через полчаса на столе дымилась жареная картошка, а рядом с ней стояли соленые огурцы, грибы, солонина, пирог с грушами. В центре стола покрылась росой доставленная из погреба бутылка абрикосовой самогонки, которую дед Ваня обычно приносил только для самых дорогих гостей. Баба Настя, собрав на стол, села рядом с Максимом Петровичем.
— И мне налей- сказала она, — я тоже с вами покалякаю, а там и обед поспеет.
Дед Ваня наполнил тяжелые хрустальные рюмки и поднял свою:
— Всегда рады дорогому гостю в своем доме, спасибо, что не забыл!
Максим Петрович выпил вместе с ним залпом. Настасья Карповна только немного пригубила и поставила свою рюмку на стол. Когда-то дед Ваня тоже работал на Астростанции. Летом водителем грузовика, зимой пересаживался на бульдозер и расчищал дорогу к телескопу от снега, наледей и падавших на асфальт камней. Он знал эти места с рождения, Астростанция тоже рождалась на его глазах и при его участии, поэтому и Кирилову, и Ивану Антоновичу было что вспомнить. Кирилов не заметил, как пролетели четыре часа. Еще через два часа надо было возвращаться в поселок — автобусов после этого больше не было, а попутные машины в направлении Астростанции ходили по вечерам очень редко, да и не всегда брали попутчиков. Когда Кирилов взглянул на часы, дед Ваня грустно спросил его:
— Что, вышло время?
— Еще нет, но его осталось немного.
Он посмотрел на Ивана Антоновича, его жену и, решившись наконец, заговорил сбивчиво и каким-то чужим для себя голосом:
— Я ведь не просто так пришел… Не только вас повидать или Серафиму. Через два дня я буду с докладом у своего директора и дам согласие стать начальником Астростанции — я уже решил это окончательно. Потом переберусь сюда. Насовсем. Я хочу чтобы Сима была всегда рядом со мной, без этого мне будет, наверно, очень плохо… Вы простите меня, я должен был сказать все это намного раньше, но так вот получилось… Я хочу чтобы и вы и Сима об этом знали.
Дед Ваня, слегка хмурясь, нарочито сосредоточенно вертел в руках рюмку, баба Настя куталась в старенький платок и не мигая смотрела на Кирилова. На минуту в комнате повисла напряженная тишина.
— Да что ж нам-то об этом говорить, а? — негромко сказал дед Ваня, — это ты ей сказать должен. Мы-то всегда были не против.
— Вот вернешься, сам ей об этом и скажешь, — поддержала его баба Настя, — Ты не бойся, она рада будет, я — мать, я это знаю. Что делать, не очень ей повезло по молодости, а гордыня у ней та еще, дедова. Если сладится у вас — ты уж ее береги, не обижай.
