Жюль Верн - Клодиус Бомбарнак (перевод Е. Брандиса, Н. Брандис)
Судя по всему, этот толстяк всегда опаздывает, и я буду крайне удивлен, если он доберется до места назначения.
Но вот уже «Астра» пенит воду своими могучими колесами, удаляясь от берега.
Стою с сигарой у кормовых сеток левого борта, наблюдая, как за оконечностью Апшеронского мыса исчезает бакинский порт, а на западном горизонте вырисовывается Кавказская горная цепь. Вдруг, приблизительно в четырехстах метрах впереди судна, замечаю какое-то странное кипение; оно вырывается из глубины, волнуя поверхность моря.
Затянувшись последний раз, бросаю окурок за борт. И в ту же минуту корпус «Астры» окружает огненная пелена. Оказывается, непонятное волнение создавалось подводным нефтяным источником.
Горючее воспламенилось…
Пассажиры поднимают крик. Судно идет сквозь завесу пламени, но резкий поворот руля выводит его на безопасное место.
Капитан, спустившись на корму, ограничивается только коротким замечанием:
— С вашей стороны это было очень неосмотрительно.
Отвечаю ему обычной в таких случаях фразой:
— Право же, капитан, я не знал.
— А надо бы знать, сударь, — прозвучал в нескольких шагах от нас сухой и жесткий голос.
Оглядываюсь и встречаюсь взглядом с англичанкой.
ГЛАВА IV
Не следует особенно доверять путевым впечатлениям. Они всегда субъективны. Я, правда, не очень-то понимаю смысл этого слова, но употребляю его потому, что оно стало модным.
Человек веселый на все посмотрит радостно, угрюмый — увидит то же самое в мрачном свете. Демокриту берега Иордана и Мертвого моря показались бы восхитительными, а Гераклит нашел бы унылыми даже берега Босфора и окрестности Неаполитанского залива.
Редко когда личность автора не откладывает отпечатка на то, о чем он рассказывает, — примером могут служить Гюго, Дюма, Ламартин и многие другие писатели. Шекспир, правда, составляет исключение, но я, как вы понимаете, не Шекспир, и в равной мере не Ламартин, Дюма или Гюго.
Являясь по натуре оптимистом, которому чужды, скажем, пессимистические доктрины Шопенгауэра и Леопарди, признаюсь, что берега Каспийского моря я нашел скучными и неприветливыми.
Никакой жизни в этих местах: ни растительности, ни птиц. Не чувствуешь здесь и настоящего большого моря. Хотя Каспий, в сущности, не что иное, как озеро, лежащее во впадине, на двадцать шесть метров ниже уровня Средиземного моря, но на нем часто бывают сильные бури. Однако пароходам не приходится «спасаться бегством», как говорят моряки. Они живо достигают западного или восточного берега, ведь его ширина — всего лишь какая-нибудь сотня лье. Впрочем, ни на европейской, ни на азиатской стороне побережья почти нет удобных гаваней, где можно было бы укрыться от непогоды.
Закаспийская железная дорога уже несколько лет функционирует между Узун-Ада и китайской границей. Только между этим портом и Самаркандом насчитывается не менее шестидесяти трех станций. Значит, на этом участке пути сойдет с поезда большинство пассажиров, в основном кавказцев, ведущих торговлю с Туркестаном. Интереса они для меня не представляют. Наблюдать за ними — только время терять. Допустим, заинтересуешься одним из них, захочешь разузнать, «чем тот живет и дышит», а он возьми да исчезни на следующей станции.
Нет уж! Внимания стоят лишь те пассажиры, которые едут до конечной станции: Фульк Эфринель, например, или англичанка, которая, как мне кажется, тоже едет до Пекина. Правда, до сих пор я ничего не знаю о французской супружеской чете. Но переправа через Каспий только началась, так что успею с ними познакомиться. Есть еще двое китайцев, по-видимому, возвращающихся в свою Поднебесную империю. И знай я хотя бы сотню слов из «гуаньхуа», их разговорного языка, непременно вступил бы в беседу с этими любопытными личностями, до того типичными, словно они только что соскочили с китайской ширмы. Надеюсь, что в Узун-Ада встречу и других попутчиков.
Хотелось бы, конечно, познакомиться с человеком, окруженным легендами, который путешествует инкогнито, будь то знатный аристократ или обыкновенный бандит. Нельзя забывать, что мы, репортеры, играем двойную роль — и как ловцы интересных фактов, и как искатели объектов, достойных интервью. А потому самое главное — уметь выбирать. Кто хорошо выбирает, тот и преуспевает.
Я спустился по трапу в кормовой салон. Ни одного свободного места. И каюты давно уже заняты пассажирами, которые не переносят ни бортовой, ни килевой качки. Они улеглись, как только попали на пароход, и встанут, когда он причалит к дебаркадеру в Узун-Ада. Разве можно найти таинственного героя среди этих сонь, напуганных морской болезнью!
Решив провести ночь на палубе, я вернулся наверх. Американец все еще возился с пострадавшим ящиком.
— Вы только подумайте, — воскликнул он, — вы только подумайте, этот пьяница еще осмелился попросить у меня на чай!
— Надеюсь, господин Эфринель, что у вас ничего не пропало?
— К счастью… ничего!
— Позвольте спросить, сколько же зубов везете вы в Китай в этих ящиках?
— Миллион восемьсот тысяч, не считая зубов мудрости.
И Фульк Эфринель, отпустив остроту, которую, наверное, не раз уже употреблял в дороге, разражается раскатистым смехом. Я покидаю его и прохожу через тамбуры на носовую часть палубы.
Небо довольно ясное, но свежий северный ветерок, кажется, усиливается. По поверхности моря стелются длинные зеленоватые полосы. Возможно, что ночь будет сверх ожидания суровой. На носу парохода скопилось много пассажиров. Это в основном бедняки, растянувшиеся как попало на деревянных настилах, вдоль судовых переборок, среди просмоленного брезента. Почти все они курят или жуют припасенную на дорогу еду. Некоторые стараются забыться сном, чтобы прогнать усталость или заглушить голод.
Хочу понаблюдать за ними в непосредственной близости. Ведь репортер подобен охотнику, который долго шныряет по кустам, прежде чем нападает на след.
Замечаю большой деревянный ящик белого цвета, высотою около двух метров и по метру в ширину и глубину. На нем выведено русскими буквами: «Осторожно, зеркала! — Не кантовать! — Беречь от сырости!»
Кроме того, обозначены верх и низ и указан адрес:
«Г-же Зинке Клорк, улица Ша-Хуа,
Пекин, провинция Чжили[19], Китай».
Судя по имени, это, должно быть, румынка, воспользовавшаяся прямым Трансазиатским поездом, чтобы выписать себе зеркала.
Неужели этого товара нет в магазинах Поднебесной империи? Как же тогда китаянки любуются своими миндалевидными глазами и сооружают замысловатые прически?
