Жюль Верн - Клодиус Бомбарнак (перевод Е. Брандиса, Н. Брандис)
Было около полуночи. Клонило ко сну, но, как опытный репортер, решил, что буду спать одним глазом и одним ухом.
Сквозь дрему, которую навевает равномерный стук колес, я слышал пронзительные свистки встречных локомотивов, лязг буферов.
Кроме того, во время коротких остановок громко объявляли названия станций: Геран, Евлах, Ляки, Уджары, Кюрдамир, Карасу, Наваги… Но, будучи бесцеремонно вытесненным с места у окна, я ничего не мог увидеть.
Начинаю ломать голову — будет ли эта пассажирка моей попутчицей до конца Великого Трансазиатского пути? Обменяюсь ли с ней дружеским поклоном на улицах Пекина?.. Затем мысли переносятся к американцу, который продолжает храпеть в своем углу с такой неимоверной силой, что мог бы смело заменить один из вентиляторов в торговом доме «Стронг Бульбуль и К0».
Но что же, черт возьми, производится на этом колоссальном предприятии Соединенных Штатов Америки? Железные или стальные мосты, локомотивы, броневые плиты, паровые котлы или рудничные насосы? Из того, что он рассказывал, у меня сложилось представление о промышленном гиганте, который может соперничать с заводами Крезо, Кокерилля или Эссена. Если только этот Фульк Эфринсль ничего не приврал.
Но вскоре я погружаюсь в сон, забываю обо всем на свете и даже не слышу храпа янки.
Тем временем поезд приходит на станцию Аляты, делает десятиминутную остановку и отправляется дальше.
Аляты — маленький портовый город, откуда можно окинуть первым взглядом Каспийское море, увидеть места, по которым проходила армия Петра Великого… И если добавить еще немного сведений из Буйе и Ларусса[17], то получился бы увлекательный материал историко-фантастической хроники… Какая досада, что я проспал этот город.
Баку! Баку!..
Меня разбудили крики.
Было семь часов утра.
ГЛАВА III
Пароход отходит в три часа дня. Те пассажиры, которые собираются пересечь Каспийское море, торопятся на пристань — занять каюту или место на палубе.
Фульк Эфринель тотчас же покидает меня:
— Не могу терять ни одной минуты. Необходимо срочно переправить багаж на пароход.
— А он у вас велик?
— Сорок два ящика.
— Сорок два! — восклицаю я.
— Сожалею, что не вдвое больше. Но с вашего разрешения…
Американец так спешил, что даже не предложил руку нашей незнакомке, чтобы помочь ей выйти из вагона. Это сделал я. Путешественница, оказавшись на платформе, удостоила меня лишь отрывистым «thank you, sir»[18] произнесенным с поистине британской сухостью.
Теккерей сказал где-то, что благовоспитанная англичанка — совершеннейшее создание Бога на земле. Что же, проверим, если будет случай, это галантное изречение на нашей попутчице.
Наконец-то она подняла вуалетку. На вид ей можно дать лет двадцать пять. Лицо бесцветное, голубые глаза близоруко щурятся без очков. На мой почтительный поклон она ответила легким небрежным кивком и размашистым шагом направилась к выходу.
Вполне возможно, что мы еще встретимся с ней на борту парохода. Но на пристань я спущусь перед самым отплытием. Нельзя терять даром ни одного часа, ведь в моем распоряжении только полдня для осмотра Баку, столицы огнепоклонников.
Окруженный тройным рядом зубчатых стен, этот город расположен на Апшеронском полуострове, у крайних отрогов Кавказского хребта. Осматриваю ханский дворец, архитектурный памятник времен Шахрияра и Шахразады, «дочери луны» и искусной рассказчицы. Тонкая скульптура во дворце выглядит так, будто только что вышла из-под резца ваятеля. Дальше, по углам старой мечети, куда можно войти, не снимая обуви, поднимаются стройные минареты. Правда, муэдзин не поет там в часы молитвы звучные стихи из Корана.
Но в Баку есть и русские кварталы, застроенные деревянными домами, без всякого восточного колорита; и внушительный железнодорожный вокзал, достойный любого большого города Европы или Америки; и вполне современный порт в новой части города, где сотни труб загрязняют атмосферу густым дымом от каменного угля, сжигаемого в пароходных топках.
Не понимаю, зачем употребляется уголь в городе нефти? К чему это топливо, если голая и бесплодная почва Апшеронского полуострова, на которой растет лишь понтийская полынь, так богата минеральными маслами? Здесь можно добыть столько дешевой нефти, что даже при самом большом расходе ее не исчерпать в течение столетий.
Поистине чудо природы! Хотите моментально получить освещение или отопление? Нет ничего проще. Стоит только сделать отверстие в почве, оттуда вырвется газ, и смело зажигайте его.
Вот вам естественный газгольдер, доступный любому, даже самому неимущему.
Посетить знаменитое святилище Атеш-Гах, находящееся в двадцати двух верстах от города, я, к сожалению, уже не успевал. Там горит вечный огонь, сотни лет поддерживаемый парсийскими священниками, выходцами из Индии, которые не едят животной пищи.
Бьет одиннадцать часов. Вспоминаю, что еще не завтракал, и поворачиваю к вокзальному ресторану, ибо отнюдь не собираюсь следовать вегетарианскому режиму парсийских жрецов.
При входе в зал сталкиваюсь с выбежавшим оттуда Фульком Эфринелем.
— А завтрак?.. — спрашиваю его.
— С ним уже покончено, — отвечает американец.
— А ваш багаж?
— Остается еще погрузить на пароход двадцать девять ящиков… Надо торопиться, простите. Раз уж на мою долю выпала честь представлять интересы торгового дома «Стронг Бульбуль и К0», который еженедельно экспортирует по пять тысяч ящиков готовой продукции…
— Бегите, бегите, господин Эфринель, мы увидимся на палубе. Кстати, вы не встречали нашу попутчицу?
— Какую попутчицу?
— Молодую даму, которая заняла мое место в купе.
— С нами ехала молодая дама?..
— Да.
— Только сейчас узнаю об этом, господин Бомбарнак, узнаю только сейчас…
И американец, переступив порог, скрывается за дверью. Но я не теряю надежды узнать еще до прибытия в Пекин, чем занимается фирма «Стронг Бульбуль и К0» в Нью-Йорке. Пять тысяч ящиков еженедельно… Какая производительность и каков сбыт!
Наскоро позавтракав, опять отправляюсь в поход. Во время прогулки мне представляется возможность полюбоваться лезгинами во всем их великолепии: серые черкески с патронташами на груди; бешметы из ярко-красного шелка; гетры, вышитые серебром; плоские сапожки без каблуков; белая папаха на голове; длинное ружье через плечо; шашка и кинжал на поясе. Короче говоря, вооружены до зубов и производят весьма внушительное впечатление. Гордые, импозантные, они великолепно выглядят, шествуя в кортеже русского императора.
