Конрад Фиалковский - Homo Divisus
— Полет закончен, — послышался голос из-за высокого подголовника. — Когда откроется выход, нажми кнопку справа от кресла, отключи блокаду и покинь стратор. Автопилот благодарит тебя за пользование его услугами. Он всегда в твоем распоряжении, — что-то щелкнуло, и левая стенка кабины поползла вниз.
В щель проскользнул солнечный луч, стена, постепенно опускаясь, приняла горизонтальное положение, и он почувствовал, как горячий наружный воздух вытесняет холодный, климатизированный воздух кабины. Стена сложилась гармошкой, и, когда образовавшиеся ступени коснулись земли, он нажал кнопку, как велел автомат. Щурясь от яркого света. Корн спустился на бетонные плиты, его охватил сухой, горячий воздух пустыни. За прямоугольником площадки, местами осмоленной выхлопами стартующих ракет, стоял открытый вездеход, а возле него — мужчина и женщина. Женщина в белом платье без рукавов была выше мужчины, и вначале он подумал, что это Кома. Но подойдя ближе, увидел совершенно незнакомые черты. Мужчина курил трубку.
— Я Норт. Берт Норт, — представился мужчина, — а это моя жена Эльси.
Женщина улыбнулась, и Корн увидел ее крупные белые зубы и темные, серьезные, неулыбающиеся глаза. Мужчина подал ему руку и внимательно взглянул на него снизу ясными, почти лишенными радужной оболочки глазами.
— А ты — Корн, наш новый манипулянт.
— Манипулянт?
— Ну да. Принимаешь лабораторию незабвенного Тертона, разве не так?
— Не знаю… — ответил Корн, немного помолчав.
Норт с интересом рассматривал его.
— Что значит, не знаю? — спросил он наконец. — Такие вещи положено знать.
— Кома должна была все объяснить мне уже здесь, на месте.
— Кома? Это еще кто?
Корн заметил, что разговор явно нервировал Норта.
— Вероятно, какой-нибудь очередной персонификат Опекуна, — заметила Эльси. — Сейчас все больше людей получают в свое распоряжение собственные персонификаты.
— Радуйся, что у меня его нет.
— Ты прекрасно знаешь, что мне это безразлично, — спокойно сказала Эльси. — Мне уже давно все безразлично.
— Ну, хорошо, хорошо, — махнул рукой Норт. — Небольшое семейное препирательство, — пояснил он, глядя на Корна. — А то, что ты сказал, вполне возможно. У нас несколько часов нет связи с Опекуном. Где-то разрыв цепи.
— Значит, Комы нет… — проговорил Корн. «Не понимаю, о чем они, — подумал он при этом, — но ведь не могу же я приступить к работе, ничего не зная о ней».
— Я же говорю, разрыв цепи. Ты не единственный, — Норт усмехнулся, — кто это глубоко переживает.
— Едемте же наконец, — поторопила Эльси. — Корн наверняка не привык к таким температурам и мечтает о ванне.
Они сели в вездеход. Вел Норт. Дорога была прямая и ровная — бетонные плиты, уложенные прямо на песок. Вскоре въехали в тень, отбрасываемую острой вершиной какой-то горы. Солнце спряталось, и Корн видел только красное небо, более красное, чем в его времена. Опустились сумерки, такие же, какие он оставил позади, в тысячах километров к северо-востоку, в институте, в котором он. Корн, перестал «ожидать». Сквозь низкое, еле слышное гудение двигателя, не такого, какими были двигатели его времени, пробивался стрекот цикад, он чувствовал на лице дуновение ветерка и улавливал в нем запах шалфея.
— Тертон любил здешние края, — сказала Эльси. — Может, и ты полюбишь.
— Тертон любил свою работу, — поправил Норт. — Он был лучшим из всех известных мне манипулянтов.
— Тертон — это тот, что умер?
— Твой предшественник, — пояснил Норт. — У него случилась авария в старой лаборатории… Видимо, защита была недостаточной.
— Я принимаю его лабораторию?
— Да. До сих пор она была опечатана. Полгода не могли найти замену. Только ты…
— Я в этом не разбираюсь. Вы, конечно, не в курсе, но, кажется, совершена ошибка. Я не манипулянт.
— Не шути. Тебя прислали по специальному решению Опекуна, а он не ошибается.
Корн не ответил. Сумерки сгущались, пустыня понемногу теряла краски. Норт включил дальние огни. Через стекло была видна светлая полоса бетона и песок по обочинам.
— Взгляни на огни справа. Это институт, — сказала Эльси.
Норт резко затормозил. Корн схватился за спинку переднего сиденья.
— Что случилось? — встревожилась Эльси.
— Кажется, еще один из четвертого павильона, — ответил Норт, открывая дверцу.
Корн тоже выскочил из машины и увидел посреди дороги темный предмет. Это было какое-то животное. Корн подошел ближе. В свете фар животное напоминало кошку средней величины, только вместо шерсти у нее были иглы в несколько сантиметров длиной, которые отражали свет.
— Надо его взять, — сказала Эльси.
— Не стоит. Не выживет, — Норт тронул ногой иглы, которые отозвались характерным металлическим звоном. — Днем у них еще есть какие-то шансы, но сейчас, кога температура упала… — он еще пошевелил животное, и Корн увидел, что у того дрогнули лапы.
— Что это? — спросил он.
— СМ-3. Другого названия нет. Генетически далекий потомок кошки.
— А иглы?
— Для излучения избытка тепла. В общем, не очень удачная биоконструкция. Практически бесполезная, не выдерживает ночных температур пустыни. У нас было еще несколько экземпляров для продолжения опытов, но я слышал, сегодня утром по чьему-то недосмотру они сбежали из клеток. Последнее, что им остается после всех экспериментов. Они жаждут свободы и… погибают. — Норт столкнул животное на обочину. — Здешним стервятникам будет неприятный сюрприз. Они не привыкли к подобным шедеврам эволюции.
Машина двинулась. Когда они проезжали мимо, животное еще раз блеснуло в свете фар.
— Я помню проект уничтожения малых грызунов пустыни.
— Вот именно, — отозвался Норт. — Но… откуда ты это знаешь?
«Действительно, откуда?» — подумал Корн, напрасно пытаясь отыскать в памяти соответствующую информацию.
— Вероятно, кто-нибудь рассказывал там, на севере, — сказала Эльси. — Вы ведь ни о чем другом не говорите, только о своих экспериментах.
— Маловероятно. Эксперимент носит ограниченный характер, о нем даже у нас не все знают.
— Не помню. В самом деле, не помню, — сказал Корн, чувствуя неловкость от сознания, что ему не верят.
— Любопытно, — заметил Норт и больше к этой теме не возвращался.
Они остановились перед зданием, напоминавшим бетонированные бункеры, в которых Корну довелось как-то побывать еще с отцом. Тот говорил, что бункеры остались со времен войны. Война кончилась задолго до рождения отца, но Корн знал о ней много — часто говорил с отцом, когда еще был мальчиком, а в таком возрасте запоминают все, о чем говорят отцы. Он помнил, что после войны началась атомная эра, а сама война была беспощадна и жестока, как эволюция, и так же, как в процессе эволюции, в ней решался основной вопрос: жизни и развития. Больше никогда он бункеров не видел, потому что в его времена дома строили вверх, а не вкапывали в землю. В толстых, слегка наклонных стенах были пробиты широкие окна, в них горел свет.
