Сергей Васильев - Цвет
Никто мне не встретился — ни в прихожей, ни в гостиной, ни в спальне. Виктор Степанович сидел на кухне, куда я заглянул в самом конце моих странствий по его дому.
— Илья? Ну, здравствуй! — сказал он почти приветливо. — Присаживайся.
— Здравствуйте, Виктор Степанович, — во рту пересохло, я облизал губы и сглотнул.
— Что веселого скажешь?
— Веселого? Ничего.
— А я думал — решил проведать старика, развлечь его, — Постников сощурил левый глаз и постучал ногтем по висящей на магнитных подвесках столешнице.
Я смутился. Некрасиво поступаю. Действительно, со своими проблемами пришел, а о самом Викторе Степановиче и не подумал. Мало ли ему помочь надо. Или просто недосуг ему в чужие дела вникать.
— Извините, Виктор Степанович. Может, вам помочь чем-нибудь?
— Да всё у меня есть, — грустно и с некоторым отвращением сказал Постников. — Ничего не надо. Рассказывай, с чем пришел.
— Хочу о родителях узнать.
— А что — в информатории нет данных? — удивился учитель.
— Общие — есть, — я пожал плечами. — Но мне этого мало. Вы же помните их, да? Почему они улетели? Что-то произошло? И где их можно найти?
Постников задумался. Отвернулся от меня и посмотрел в окно. Ничего особенного там не было: деревья, трава; насекомые какие-то. Но он смотрел очень внимательно, как будто пытаясь отыскать ответ на мой вопрос.
Не нашел.
— Я ничего не помню. И не хочу помнить. И тебе не советую.
— Мне надо, — только и смог сказать я.
— Надо, надо… всем всё надо. Одному мне уже ничего, — он вытащил из пачки папиросу, чиркнул ею по столу и закурил. Глубоко вдохнул, привычно кашлянул, посмотрел на меня и выпустил дым в сторону.
— Тогда ответьте мне, и я уйду.
— Куда ты пойдешь, куда? Ты хоть понимаешь, во что ввязываешься? Эх, Илья! — Постников сильно затянулся и сипло закашлялся, морщась.
— Вы болеете? — поинтересовался я.
— Ага. Старостью. И ленью. Вот только склероз никак не наступит, — Виктор Степанович усмехнулся своей шутке. — А ты — молодой. Ходи куда хочешь, узнавай, что вздумается. Кстати, насчет родителей. Могла остаться информация в отделе кадров. Сходи на биостанцию.
— Я там уже был. Разговаривал.
— Был? И с кем? Там из нашего поколения никого и не осталось. Не разговаривать надо. Искать. Вглядываться.
— Значит, этим и займусь. Вот прям сейчас.
Постников сильно затянулся, сдержал кашель и сказал, не глядя на меня:
— Дурак. Молодые все такие… Убьют тебя.
— А вам-то что? Это мое дело.
— Твое-твое, не сомневайся. Да только память у меня и вправду в порядке. И даже совесть имеется. Вы же мне почти родные. Ответственность, так сказать.
Я кивнул учителю, поднялся и пошел к выходу. И услышал в спину:
— Подожди меня в саду — соберусь.
Как все любят всякую таинственность напускать. Неужели сложно без обиняков ответить на элементарный вопрос? Ну, забыл, допустим, что-нибудь — понятно, с кем не бывает. Я вот тоже не всё помню, что двадцать лет назад было.
В вышедшем из дома подтянутом, переодевшемся в униформу мужчине с трудом узнавался бывший учитель. Он запер дверь, резко мотнул головой, приглашая идти за ним, и, не оборачиваясь, направился в сторону биостанции. Наверно, Постников всё же знал, что делал и куда меня вел.
К биостанции мы подошли не то, чтобы тайно, но с противоположной от главного входа стороны. На мой недоуменный взгляд Виктор Степанович ответил:
— Тут следят меньше. Служебный вход, всё-таки. Да и пройти легче, куда нам надо.
— Вам виднее, — обреченно выговорил я. Нежелание что-либо делать и беспричинная апатия навалились на меня. Только целеустремленность Постникова еще взбадривала. Но чувствовалось, что это ненадолго. Голос Виктора Степановича глухо бубнил, словно сквозь одеяло, все предметы выглядели слегка размытыми, а некоторые даже раздваивались. Веки разлеплялись с трудом. Вот остановлюсь, прислонюсь к стеночке, глаза закрою и спать…
Жесткий удар локтем в бок на секунду привел меня в чувство.
— Фильтры вставь, — учитель подал мне два мягких пористых шарика. — Ой, как мне это не нравится. Подожди здесь — я переговорю кое с кем.
Я остался один в длинном коридоре, в который непонятно как и когда попал, с фильтрами в носу и с полным непониманием происходящего. Заболела голова, и захотелось присесть. Я поискал на что, но коридор был пуст, даже стандартных мусоропоглотителей не стояло.
Вот же ученые! О простых людях совсем не думают. С другой стороны — здесь посторонних и не должно быть. Наверняка для своих в каждой комнате и стулья есть, и кресла, и лежанки какие-нибудь. Сейчас зайдем и попользуемся…
Не получилось.
Из-за двери буквально выскочил взъерошенный Постников, сжимая в кулаке специфический ключ. Коротко и неожиданно рявкнула сирена, и поперек коридора развернулся вирт-экран, высвечивая надпись на пурпурно-красном фоне: «Биологическая опасность первой степени».
Виктор Степанович долго смотрел на надпись. Морщился, вчитываясь в слова, хотя там и читать-то было нечего.
Нет, не мог учитель растеряться — не таков он.
— Что происходит?
— Ты же видишь. Тревогу объявили. Биологическую. Первой степени.
— Это что значит?
— Герметизация на неопределенный срок — до устранения опасности.
— Что за опасность? — я упрямо задавал вопросы, всё еще не понимая, почему Виктор Степанович так побледнел.
— Не скажут… Пошли, — Постников потянул меня за рукав.
— Но куда? — я остался на месте.
— Эти молодые кретины не понимают, с чем им придется столкнуться. Секретность, видишь ли. А если еще их опыты удачны — то вообще не знаю, что будет, — Виктор Степанович чуть подумал. — Да, наверняка удачны. Иначе она б не вырвалась. Либо кто-то сознательно открыл ячейку.
— Да кто она?!
— Увидишь, — криво усмехнулся Постников. — Если доживешь, — и мрачно хохотнул.
Он целеустремленно и быстро двинулся куда-то к центру станции. Я поспешил за ним — остаться один на один с неизвестной опасностью мне не улыбалось.
— Мы куда?
— Самое опасное место — около боксов, — сказал мне Виктор Степанович, не оборачиваясь.
— А где это?
— Дойдем — увидишь.
— Это что — мы прямо туда идем?! Не понял…
— Ты много чего не понимаешь, Илья. Это временно.
Все коридоры биологической станции, когда мы проходили по ним, были пусты.
— Прячутся. Смешные, — прокомментировал Постников.
Я злился на учителя, на губернатора, на Пашку, подсунувшему мне машину времени, на неизвестную опасность, о которой мне даже не положено знать. На себя, в конце концов.
