Сергей Васильев - Цвет
Как всё одинаково. Что у отца, что у матери. Достаточно прочитать одно досье — настолько они похожи. Различны лишь имена и отчества. И что нового для себя хотел я найти здесь? Остается задать прямые вопросы и получить на них ответ.
Запрос:
Прошу предоставить информацию о местонахождении Манжос Лидии Ивановны и Манжоса Константина Игоревича. Последнее известное местопребывание — планета Тсаворит.
Ответ на запрос: Данные отсутствуют.
Запрос:
Прошу предоставить информацию об аренде на имя Манжос Лидии Ивановны или Манжоса Константина Игоревича малого космического шлюпа класса «блоха» на планете Тсаворит в 36 году локального летоисчисления.
Ответ на запрос: Код доступа — «недоступно».
Повторный запрос:
Уточнение предоставленной информации: являюсь прямым наследником вышеупомянутых лиц.
Ответ на повторный запрос: Существует запрет класса «А» на передачу данной информации Илье Константиновичу Манжосу по указанию департамента внешних контактов. Просим выйти из системы.
Замигала красная лампочка, и на вирт-экране возник косой красный крест. Я вытащил мем-карту из контакта и встретился с напряженным взглядом администраторши. Она явно пыталась сопоставить предупреждающий сигнал и личную информацию обо мне, выявленную в процессе опознания.
— Вы хотели получить запретную информацию? — она всё же спросила, когда я проходил мимо ее окошка.
Я остановился и вежливо ответил:
— Хотел. Но не получил.
— Какого рода информацию?
— Личного рода. А что?
— Моей обязанностью является сообщить вам, что вы поставлены на заметку. При повторении фактов подобного рода, вы можете быть изолированы и отправлены на принудительные работы сроком до двух месяцев.
— Ждите, — буркнул я.
— Что-что? — девушка не ожидала подобного ответа, и все заготовленные сентенции о должном поведении члена общества вылетели у нее из головы.
Придется пояснить.
— Я обязательно буду стремиться получить данную информацию тем или иным способом. Так что принудительные работы — не за горами. Если поймаете, — я подмигнул девушке.
— Так вы этот, рецидивист, да? — администраторша округлила глаза.
Не стоит ее разочаровывать.
— Вы догадались? Ну, кто еще будет пользоваться общественным терминалом для получения личной информации в присутствии такого небесного создания, как вы?
Девушка захлопала ресницами, скромно улыбнулась и чуть зарделась. Видимо, к комплиментам непривычна.
— Я должна сообщить о вас Герберту. Подождите, пожалуйста, — она переключила экран на внутреннюю связь и вызвала кабинет губернатора.
— О! Йа, йа, конечно! Старый рецидивист всенепременно дождется! — сказал я, изображая немецкий акцент, как я его представлял.
Девушка сказала несколько слов, напряженно выслушала инструкции — всё без звука — сработала система конфиденциальной защиты, и открыла мне проход в барьере.
— Вас ждут.
А вот никуда я пока не тороплюсь. Можно и с губернатором поболтать.
— Садись, Илья. Семьей интересуешься? Не поздновато ли?
— Интересуюсь. В самый раз.
— Не ершись. Не я запрет поставил, сам понимаешь, — Герберт провел ладонью по гладкому черепу. — После твоего отлета много чего было, ты, небось, не знаешь.
— Не знаю. Расскажи.
— Какой-то ты злой, — губернатор поморщился, — я помочь хочу. И тебе в том числе.
— Интересный способ.
Герберт помрачнел.
— Не хочешь на контакт идти — твое право. А на мне пятьдесят тысяч душ. Так что если выбирать между их спокойствием и твоим, ты сам понимаешь — что я выберу.
Не для того же шел, чтоб ругаться. Сейчас никакая информация лишней не будет. Я опустил глаза и сказал:
— Я послушаю.
Не думаю, что своим деланным смирением улучшил настроение Герберта, но гнать взашей он меня не стал.
— Подойди сюда, — он поманил меня к панорамному окну почти во всю стену. Сейчас оно было настроено на тридцатипроцентную видимость, и пейзаж казался размытым золотисто-зеленым пятном.
Губернатор пощелкал переключателями, регулируя контрастность, видимость, угол зрения, детализацию, и кивнул: «Смотри».
Посмотреть, конечно, было на что.
Справа — прекрасный зеленый мир, с шелестящими на ветру широкими хризолитовыми листьями, мягкой травой, свистящими берилловыми цвиррами и изумрудными белками, беспрестанно скачущими вверх-вниз.
Слева — тот же мир. Мрачные демантоидовые сосны, вымахавшие на невероятную высоту, прямые и извилистые дорожки, посыпанные серым песком, низкая травка, нехотя шевелящая усиками.
И невероятно четкая граница между отрицающими друг друга двумя частями одного мира. Начинающаяся как будто под окнами администрации и уходящая к горизонту по широкой дуге. Я словно находился между слоями малахита — зеленого и черного.
— Кто сделал? — очень тихо спросил я.
— Не знаю, — губернатор пытался подыскать правильные слова. — Я тоже улетал, как и ты. Два года, как вернулся. Всё это без меня произошло. Меня на восстановление, собственно, поставили.
— Восстановил?
— Ты же видишь, — недовольно ответил Герберт. — А экономику — да.
— Смерть в чистом виде, — высказался я о пейзаже, не дающем оторвать глаз от себя. — Окна не перенастроить?
— Это укор. В данном случае — мне. Не воссоздать в прежнем виде. Деревья — не натуральные. Генетические модификанты.
— Зачем? — с тоской спросил я.
— Ты хотел бы увидеть мертвую плешь?! — неожиданно взорвался Герберт. — Да. И такое название года два в ходу было. Там ничего не росло. Даже белки не забегали. Ты думаешь, я не спрашивал? — предупредил он мой вопрос. — Меня поставили перед фактом. Распишись и приступай к работе. Дел столько навалилось, что не было места пустому интересу о природе пустыни. Это на Тсаворите-то! Причем, захватывающей и жилую зону. Что мог — сделал.
— Не верю, чтоб не интересовался, — усмехнулся я. Герберт всегда слыл излишне любопытным.
— Пару раз. Запрет класса «А». Даже для меня. Вот и гадай — где мы живем. Какая гадость здесь была. И не осталась ли она до сих пор.
М-да. А ему не позавидуешь. Человек, облеченный властью и не могущий этой властью воспользоваться для получения возможно жизненно-важной информации. Я — так, любитель. Плюнули в лицо отказом — утерся и пошел своей дорогой. Герберт же действительно за всех отвечает.
— Узнаю — поделюсь.
Губернатор расплылся в улыбке, становясь похожим на того тинэйджера, который мог подбить ребят наплевать на уроки, свалить и махнуть на карьеры купаться. Тогда я уже жил в интернате. Герберт был в старшей группе, ему было уже четырнадцать. Он был практически единственным, кто не желал разделять по общепринятому признаку: они, живущие в семьях, и мы, живущие скопом.
