Андрей Кокоулин - Нея
Вслед за звоном в пассаж влетела тачка, длинные ручки которой держал Яцек, а за ним по пятам вбежала женщина в легком платье, раскрасневшаяся, с тревожно распахнутым лицом.
— Он здесь, здесь!
Загрохотала сбитая стойка.
У Виктора Яцек затормозил, отпустил ручки, и они рогами поднялись к низкому потолку.
— Господин Рыцев?
Лицо молодого полицейского вытянулось. Он даже сделал попытку отмахнуться от Виктора, как от морока.
— Это не он! Не он!
Женщина в дробном стуке каблуков проскользнула мимо, к мертвецу, и обернулась:
— Яцек!
Не сговариваясь, они бросились помогать.
Яцек подвел тачку, откинул передний борт, а Виктор вместе с женщиной принялись грузить в нее мертвого мужчину. Это оказалось не просто: мертвец упирался, вяло отпихивался похрустывающими руками, а, уже посаженный, упрямо пытался встать.
Они боролись с ним несколько минут.
Женщина страдальчески кривила рот, дышала прерывисто, один раз из нее вырвалось: "Ну, папа, папа же!". В вырез платья, когда она наклонялась, Виктору то и дело показывались ее груди, частично скрытые материей бюстгалтера.
Груди были симпатичные.
И лицо у женщины было красивым, с маленькими обкусанными губами, пушком на щеках, глазами-озерами, светло-зелеными, в которых Виктор с удовольствием бы утонул.
Несколько раз они касались друг друга, ладонями, предплечьями, перехватывая руки мертвеца или лишая его движения, и от женщины шло мягкое, суховатое тепло, перекидываясь на Виктора разрядом возбуждения.
Хорошо, комбинезон скрывал.
Он подумал: это желание? Тогда желаю.
Затем Яцек потянул осевшую тачку, выход приблизился, наплыл, взвизгнули колеса, и мертвец, обжатый бортами, оказавшись под открытым небом, вдруг успокоился, прекратил ворочаться, и держать его стало не нужно.
Виктор распрямился одновременно с женщиной.
— Куда его?
— На кладбище, — женщина спрятала за ухо непослушную прядь, протянула ладонь: — Вера.
— Виктор.
Они медленно пошли за тачкой. Вера поглядывала на него искоса.
— Вы из столицы?
— Да, — улыбнулся Виктор, — и об этом здесь знают все.
— Просто к нам больше никто не ездит.
— А поезд?
— Зарядит батареи, увезет вас, может, еще кого-то, и мы не увидим его еще год.
Яцек потянул тачку с мертвецом на полосу асфальта между зданием почты и приземистым, видимо, горевшим домом с черными от сажи окнами. Виктор схватился, помог ему преодолеть поребрик.
Мертвец болтал ногами.
Поскрипывали колеса, звуки шагов дробились, отражаясь от стен. Вдалеке поступала темная кромка кратера.
— Вас поселили на Донной? — спросила Вера.
— Мне сказали, это постоянное место обитания следователей.
— На вас корабельный комбинезон.
— Отцовский.
Вера бросила взгляд на мертвеца в тачке.
— Он жив?
— Нет, — сказал Виктор. — Отец умер. Давно.
Яцек впереди остановился.
— Эй, — обернулся он, — вообще-то тачка тяжелая.
— Впряжемся? — спросила Виктора Вера.
— Вы — за одну ручку, — сказал он, — а я — за другую.
Так и сделали.
Освобожденный Яцек пошел чуть в стороне, тактично шурша травой, выросшей у тротуара.
— А это ваш отец? — кивнул назад Виктор.
— Да, — ответила Вера. — Только…
Она вдруг залепила себе ладонью по лицу. Ногти оставили царапину на переносице. Из глаз брызнули слезы.
— Не думай! — крикнул ей Виктор.
И прокусил язык.
Ручка выскользнула из пальцев. Тачка взбрыкнула, мертвец вывалился из нее, нелепо взмахнув руками.
Дальнейшее Виктор видел уже отрывочно — между приступами боли, между затемнениями, между тяжелыми ударами колокольного языка о стенки черепа.
Бум-м-бом-м!
Асфальт прыгнул в ладони. Асфальт опрокинулся. Угол дома. Кусок крыши. Белое многослойное облачное волокно. Иглы под ногтями. Больно-больно-больно!
Его катало, то приближая к скрюченной фигурке Веры, то отдаляя от нее. Ему мерещился ее слепой — один белок, без радужки — глаз. Ее пальцы, хватающие за рукав. Ее щека, трущаяся об асфальт.
Он слышал ее крик, протяжный, почти вой:
— Господи-и-и!
Он видел затылок Яцека, стоящего на тротуаре и пытающегося обнять руками дом. Яцек стоял неподвижно и, кажется, шептал:
— Я доволен, я всем доволен.
Во рту было полно крови.
Боль вгрызалась в мышцы, сверлила кости и зубы, хрустела суставами. Боль перемалывала, и Виктор хрипел и изворачивался, давил ее, вытряхивал из себя, сплевывал ее, но она накатывала новой, яркой волной.
Я р-р-рад! Су… Р-рад!
А потом все кончилось. Незаметно и разом. Как всегда.
Виктор обнаружил себя сидящим у тачки, обессиленным и разбитым, с ладонями в крови и распухшей вдобавок к скуле губой. Вера упиралась лицом в его плечо, уже не наддутое, скисшее, и баюкала левую руку.
А еще он, оказывается, свистел:
— Ф-фы… фи-и-и…
Хотя ему думалось, что он говорит: "Все хорошо, все позади". Но это прокушенный язык зачем-то словам мешал.
Как ни странно, после наказания можно было даже поймать кайф.
Главное — не шевелиться. В контуженном болью теле бродил пост-эффект, и оно казалось легким, расслабленным, невозможно-воздушным. Не тело — суфле.
И хотелось спать.
— Господин Рыцев!
Виктор скривился от впившихся в руку чужих пальцев.
— Оффынь.
— Господин Рыцев, мертвец уходит!
Яцек потянул его на себя, и притихшая боль выстрелила залпом — в висок, в поясницу, в шею, по ногам.
Виктор заскрежетал зубами.
— Фука.
Он поднялся, оставив без опоры коротко простонавшую Веру.
— Уходит! — снова повторил Яцек.
Виктор, пошатываясь, повернул голову.
Мертвец удалялся на четвереньках. Ему не мешал даже развязавшийся фартук. Он наступал на него коленями, вонзался головой в асфальт, но упорно, обдирая лоб, полз прочь.
Не в ту сторону, подумалось Виктору на ходу.
Надо было бы к кладбищу. Не в город. Все мертвецы должны сами ползти на кладбище.
Да и закапываться — тоже.
Серая спина Яцека, которую он пытался держать в поле зрения, вдруг качнулась и исчезла, оставляя ему панораму пустой улицы. И куда?
Виктор опустил взгляд.
Яцек был здесь. И мертвец был здесь.
Казалось, они теперь ползут вместе. Только Яцеку тяжелее, и он цепляется за чужие шею, спину, стараясь не отстать.
Мертвец пускал газы.
— Помогите уже, — прохрипел Яцек.
— Фяс.
Виктор нагнулся.
С третьей или четвертой попытки ему удалось поймать в захват плечо. Кожа у мертвеца была теплой и жирной наощупь. Пальцы скользили.
