Альфред Ван Вогт - Лунный зверь
— Я еще увижусь с тобой, — сказал Пендрейк и отправился к двери.
Отпечатки получились превосходными, изображение двигателя на них не вызывало ни малейших сомнений. Пендрейк сидел в гостиной, с восхищением глядя на глянцевые снимки, когда из офиса телефонной компании прибыл посыльный.
— Вас вызывают из Нью-Йорка, — сообщил посыльный. — Абонент ждет, вы будете разговаривать?
«Хоскинс», — решил Пендрейк, хотя не мог представить, что же Нед может делать в Нью-Йорке. Однако услышав в телефонной трубке первые же слова незнакомого голоса, он вздрогнул.
— Мистер Пендрейк, у нас есть основания считать, что вы все еще привязаны к своей жене. Будет очень неприятно, если что-то произойдет с ней в результате вашего вмешательства в дела, куда вам лучше не лезть. Будьте осмотрительней.
Потом последовал щелчок. Этот резкий звук все еще звенел в голове Пендрейка и спустя несколько минут, когда он шел, ничего не видя перед собой, по улице. Только одна-единственная мысль четко повторялась в его уме: «Расследование закрыто».
Началась череда бесконечных дней. Не в первый раз у Пендрейка мелькнула мысль, что именно этот двигатель вывел его из долгого периода спячки. И то, что он сразу же бросился на поиски, поскольку каким-то шестым чувством понимал, что, кроме двигателя, у него ничего в жизни не осталось. Теперь было еще хуже. Он пытался вернуться к своему прежнему прозябанию. И не смог. Почти бездумные поездки на Денди, которые некогда длились от рассвета до наступления темноты, закончились на второй день в десять часов утра и больше не возобновлялись. Совсем не потому, что ему больше не хотелось ездить на лошади — просто жизнь оказалась чем-то большим, чем бездельным существованием. Трехлетняя спячка закончилась. На пятый день он получил телеграмму от Хоскинса:
«В ЧЕМ ДЕЛО ВПР Я ЖДУ ТВОЕГО ОТВЕТА ТЧК НЕД».
С тяжелым чувством Пендрейк разорвал телеграмму на мелкие кусочки. Он собирался ответить, но так и не смог найти нужные слова для ответа, когда спустя два дня получил письмо.
«…Не могу понять твоего молчания. Я заинтересовал комиссара Блейкли, и несколько ребят из технической службы уже звонили мне. Через неделю я буду выглядеть круглым идиотом. Ты купил камеру — я навел справки. Наверное, у тебя есть эти снимки, так ради всех святых дай мне знать…»
Пендрейк ответил так:
«Я выхожу из игры. Мне очень жаль, что я доставил тебе беспокойство, но я узнал кое-что, что заставляет полностью пересмотреть мои прежние взгляды на все то дело, и я не могу открыть тебе, в чем именно они заключаются».
Пусть его последние слова и были правдивыми, но высказываться подобным образом было неблагоразумно. Эти офицеры из действующих ВВС — когда-то и он был в их числе — не могли до сих пор примириться с тем фактом, что мир радикальным образом изменился после войны. Угроза Элеоноре заставила бы их просто действовать с большим нетерпением, а ее смерть или ранение зафиксировали бы в списке потерь — еще одна запись, так, небольшой фактик. Хотя, естественно, они примут меры предосторожности… Но ну их к черту!
На третий день после того, как он отправил письмо, к воротам коттеджа подкатило такси, и из него выбрались Хоскинс и какой-то бородатый гигант. Пендрейк впустил их, со спокойствием перенес представление великому Блейкли и холодно выслушал град вопросов своего друга. Через десять минут Хоскинс раскалился добела.
— Ничего не понимаю, — ревел он в ярости. — У тебя ведь есть эти снимки, верно?
Ответа не последовало.
— Какими они вышли?
Тишина в ответ.
— Что ты узнал такого, что изменило твою точку зрения? Ты что, узнал нечто, касающееся того, кто стоит за всей этой историей?
Пендрейк с болью подумал, что, наверное, ему нужно было наплести что-нибудь в своем письме, а не делать глупые компромиссные заявления. То, что он сообщил, лишь еще больше возбудило их любопытство и послужило причиной этого столь яростного допроса.
— Позволь мне поговорить с ним, Хоскинс. — Пендрейк почувствовал облегчение, когда заговорил комиссар Блейкли. Уж лучше иметь дело с незнакомцем. Хоскинс пожал плечами, устраиваясь на диване, и, заметно нервничая, закурил сигарету.
Великан начал холодным и решительным тоном:
— Я думаю, что мы имеем дело с психологическим неврозом. Пендрейк, вы помните, что примерно в 1956 году один парень заявил, что у него есть двигатель, который получает энергию из воздуха? Когда репортеры исследовали его машину, то они обнаружили тщательно запрятанный аккумулятор. А потом, через два года, — продолжал комиссар холодным решительным тоном, — одна женщина утверждала, что видела русскую подводную лодку в озере Онтарио. Ее история становилась все более и более неправдоподобной по мере роста масштабов исследований, проводимых военно-морскими силами, и в конце концов она призналась, что все это выдумала, чтобы привлечь к себе интерес друзей, а когда дело закрутилось, у нее уже не нашлось решимости признаться сразу в правде. Ну, а в вашем случае я считаю, что вы поступаете умнее их.
Это оскорбление вызвало кривую усмешку на лице Пендрейка. Он стоял, смотрел в пол и почти безучастно выслушивал обрушивающиеся на него словесные нападки. Он ощущал себя где-то далеко-далеко от этого рокочущего голоса и был ошеломлен, когда две огромные руки схватили его за лацканы пиджака, в лицо воинствующе уткнулось красивое бородатое лицо, а оглушающий голос рявкнул:
— Это правда, не так ли?
Пендрейк думал, что он спокоен. Он не испытывал гнева, когда одним нетерпеливым движением головы разорвал двойную хватку здоровяка, схватил его за воротник пальто и вынес его, брыкающего и удивленно вопящего, в коридор и вытолкнул за дверь с сеткой на веранду. Еще мгновение — и Блейкли оказался на травянистом газоне. Там он вскочил на ноги и что-то проорал благим матом. Но Пендрейк уже отвернулся. В дверях он столкнулся с Хоскинсом. Тот был в пальто и в шляпе. Он сказал ровным голосом:
— Вот о чем я должен напомнить тебе… — Он произнес речитативом слова присяги на верность Соединенным Штатам. И он так и не узнал о своей победе, потому что спустился по лестнице и больше ни разу не обернулся. Такси, которое дожидалось их, умчалось прежде, чем Пендрейк успел осознать, какую перемену вызвали в нем последние слова его друга.
Этой же ночью он написал письмо Элеоноре. На следующий день он в указанный час — 15.30 — отправился вслед за письмом. Когда дверь большого белого дома открыла толстушка-негритянка, у Пендрейка на мгновение создалось впечатление, что сейчас ему скажут, что Элеоноры нет дома. Но нет, его провели по знакомым коридорам в сорокафутовую гостиную. Венецианские шторы на окнах были закрыты, и Пендрейку понадобилось несколько секунд, чтобы разглядеть в сумраке очертания фигуры стройной молодой женщины, поднявшейся навстречу ему.
