Бернет - Черный гость
VIII
Слабый призрачный свет лампы, мерцающей в белой мраморной вазе, теплится, словно жертвенный огонь пред усыпленной богинею красоты. Озаренная трепетными лучами этого магического света, в пышных волнах батиста н кружев, почивает Аннунциата на роскошном ложе. Щека ее, недавно еще пылавшие румянцем, покрыла теперь матовая бледность и какая-то грустная истома запечатлела уста н разлилась по челу красавицы. При виде такой чистой; кроткой, беззащитной прелести, нечто подобное жалу совести кольнуло в сердце Ивана Ивановича. Вдруг почувствовал он всю неуместность своего поступка и ощутил неожиданную охоту бежать как можно скорее назад, чтоб предупредить развязку необдуманного своего предприятия. Но куда бежать? как скрыться из дома, не быв замеченным прислугой? Бедный Иван Иванович стоит посреди комнаты в совершенном отчаянии. Тень его падает на лицо Аннунциаты... Она вздохнула, сделала движение и пробудилась. В один миг Росников повернулся, словно на шалпере, к ней спиною и заслонил собою свет лампы. - А! - говорит красавица томным голосом, - это ты? Зачем вы так поздно в моей комнате? Совершенно потерянный, Росников не отвечает ни слова и начинает поправлять светильню лампады. - Что вы делаете с моею лампою? - продолжает Аннуциата, - зачем вы гасите огонь? При этих словах Иван Иванович, но зная сам, для чего и каким образом, в самом деле потушил лампу. - Ax! - вскрикивает красавица испуганным и вместе гневным голосом, - оставьте меня, подите сию же минуту отсюда. Но, взволнованный до глубины души и но оная, что делать. Росников бросается на колени... - Не приближайтесь ко мне, - кричит она. - Ваше присутствие наводит на меня ужас и внушает мне глубокое отвращение! После такого приветствия и минутного безмолвия, в продолжение которого изумленный Росников успел кое-как собраться с мыслями, вырвались задушаемые, истерические рыдания из груди бедной женщины. "Нет! - говорит она, плача - не обманут меня более твои предательские клятвы, не тронут меня твои коварные слезы и ласки! Я поняла тебя, Жан, я теперь совершенно постигла безбожное твое вероломство! Скажу тебе прямо: жестокая твоя холодность и ветреность, которая для меня давно уже перестала быть тайною, в тысячу раз для меня сноснее, нежели настоящее твое лицемерке! Теперь, теперь... О, как презрительно твое льстивое уважение! как много ошибаешься ты, если надеешься возвратить мою обманутую доверенность подобными мелочами! И к чему эта смешная маска раскаяния? Этот неожиданный возврат нежности, к которой ты вовсе не способен? Разве между нами не все уже кончено? Разве ты не назначал сегодня свидания другой? Будь покоен, Жан: эта роковая тайна ляжет со мною в могилу. Свет, которому ты поклоняешься, не перестанет видеть в нас пример счастливого супружества; наш дом не утратит общественного уважения и сохранит доброе имя извне, чем ты более всего озабочен. Я горда, Жан, столько же, как ты; по я горда иначе: я так же старательно скрываю перед людьми твои недостатки, как ты суетно выказываешь перед ними мои хорошие качества! Быть может, тебя привело опять к ногам моим опасение, чтоб покинутая жена не уступила, наконец, соблазнам, которые свет расставляет каждой чем-нибудь замечательной женщине... Я знаю, это опасение нестерпимо для твоего самолюбия, и если ты охладел для соперничества в любви, тем не менее возненавидел бы соперника по непреклонной твоей гордости; я знаю это, Жан, но вместо того, чтоб подстрекать подобного рода ревность, раздувать ее пламень, скажу прямо, что тебе тут нечего бояться. Будь уверен, никакие обольщения, никакие преследования не заставят меня забыть произнесенной пред алтарем клятвы. И забытая тобою, я сохраню до могилы несокрушимую тебе верность и безропотную покорность моему тяжкому жребию!"
IX
"Недостойный человек! - повторял в глубоком раздумье Иван Иванович, поспешно выходя из комнаты, убедившись, что у него недостанет смелости объявить Долевской о себе и вывести ее из заблуждения...- Какую тайну открыл мне сегодня случай! О, как недальновиден, как опрометчив свет в своих суждениях!" Измученный разнообразными ощущениями этой обильной происшествиями ночи, Росников не без удовольствия приближался к кабинету, намереваясь как можно скорее сбросить там с себя чужое платье и отправиться домой через переднюю, не боясь ничего, что бы с ним ни случилось, лишь бы как-нибудь выбраться из дома на улицу. С этими мыслями отворил он дверь в кабинет, но только что переступил порог - вдруг раздались поспешные мужские шаги в кабинете. "Теперь я погиб!" - прошептал жалобно Иван Иванович и в бессознательном страхе прижался к стене, подле самой двери... В этой истории всего страннее то, что мы, войдя имеете с Иваном Ивановичем Росниковым в дом Ивана Казимировича Долевского и достаточно ознакомясь с его кабинетом, не обратили никакого внимания на самого хозяина дома, даже не полюбопытствовали узнать, как и где проводит он нынешнюю ночь. Из вышеописанных обстоятельств мы только можем догадываться, что он приехал в маскарад вместе с женою и оставил свою шубу и шляпу, с плащом и шалью жены, на руках длинного лакея в сенях. Против обыкновения, Иван Казимирович был замаскирован. Однако ж он успел заранее предупредить, кого надобно, о красной ленточке, нарочно вдернутой в правый рукав его домино и долженствующей указать посвященным в тайны его затей, что под ним скрывается его особа. Только что ввел он жену свою в залу, как она, будто угадывая тайные его желания, подала руку своему кузену. Очутясь таким образом на совершенной свободе, Долевский мигом юркнул в толпу п начал прилежно искать встречи с теми, с кем нужно было ему переговорить. Но как ни старался он заинтриговать, проходящие маски, в которых подозревал своих знакомок, отделывались от него двумя-тремя словами, чтоб доказать ему, что он ошибся. - Терпение мое истощилось! - говорил про себя Долевский, поднимаясь на хоры. - Словно невидимый выходец из другого света, странствую я из одной комнаты в другую, бесплодно добиваясь возбудить чье-нибудь участие! Ужели маскарадный наряд до такой степени изменил мою фигуру? А условный знак? Мне кажется, пора бы наконец кому-нибудь обратить на него внимание! При этих словах, он бросил взгляд на свой правый рукав и с удивлением заметил, что красная ленточка исчезла. "Нечего сказать, - продолжал он, - приятное открытие! Верно я как-нибудь выронил ленточку при входе в залу: мудрено ли после того, что меня никто здесь не узнает? Поздняя и бесполезная отгадка! Остается покориться своей участи и ехать домой. Но прежде надобно отыскать жену". Вскоре заметил он внизу домино своей жены, которая ходила об руку с незнакомы?,! ему мужчиною и о чем-то жарко говорила. Это не совсем ему понравилось. Нахмуря брови, поспешил он к лестнице, намереваясь сей же час сойти в залу и увезти жену домой. - Стой, приятель! - раздался вдруг подле самого его уха резкий голос и в то же время капуцин, в маске огненного цвета, крепко схватил ею за руку. - Поди прочь, - отозвался Долевский с досадою, усиливаясь освободиться от незнакомца, - благодаря бога, у меня вовсе нет подобных тебе приятелей! - Мяу, вау, бау,--запищал капуцин, дерзко заглядывая в глаза Долопскому, - старая, любезнейший, шутка! Хрипи, баси, картавь, переменяй свои голос сколько угодно, меня этим не обморочишь! Я за тобою уже давно наблюдаю. Я узнал тебя по твоей походке, которая сильно изобличает провинциального разгильдяя. Хочешь, скажу, зачем ты здесь? - Рад слушать. - Строишь куры вон этому домино, под которым, по твоему мнению, скрывается Долевская. Как ни смешны были эти слова, но Долевскому неприятно было убедиться из них, что инкогнито его жопы известно постороннему человеку. - Я не знаю никакой Долевской! произнес он глухо. - Полно, милый, болтать вздор! - возразил капуцин с фамильярною настойчивостью, - Уверяю тебя, что все эти эксцентрические проделки, в которые так наивно вдался ты ради Долевской, ровно ни к чему не служат и крепко отзываются провинцией, откуда ты приехал. Я знаю, тебе смертельно хочется поговорить теперь с ней; пожалуй, я бы мог помочь в этом смешной твоей неловкости, но будет ли от этого прок? Кроме дарования отпускать светские комплименты, которого, впрочем, решительно ты не имеешь, пред женщинами необходима интересная наружность, а ее, благодаря твоей уродливой маске и чудовищному домино, никак но можешь ты сегодня употребить в дело. Надменная Долевская срежет с первого раза молодые побеги твоих надежд, так что никогда уже им потом не дорасти до цвета. Лучше подождем случая, когда в полном блеске можешь ты выказать перед ней голубые свои глаза, русые кудри, свежие щеки и жемчужные зубы. Хочешь, я введу тебя в дом Долевского? - Сделай одолжение! - отвечал Иван Казимирович, бросив испытующий взор на капуцина и стараясь узнать по голосу, кто бы это был? - Там будем мы помогать друг другу, занимаясь, впрочем, каждый по своей части. Я стану играть и отвлеку тем Долевского от наблюдений за женою, а ты своим волокитством за нею развлечешь его внимание, чтоб он скорее проигрался. - Придумано славно! - вскрикнул Долевский с злобным хохотом, - только мне кажется, что мы оба останемся в дураках! - Тебе это кажется потому, что не знаешь некоторых обстоятельств, давно известных целому свету! - Какие же это обстоятельства? - Во-первых, неизлечимая страсть Долевского к игре. Несмотря на огромное свое состояние, часто просиживает он за картами целые ночи, и это самое было началом раздора между ним и его женою. Долевский пришел в смущение, чувствуя справедливость этих слов и убедясь из них, что его супружеские отношения не тайна для других, - А во-вторых? - спросил он нетвердым голосом, - Во-вторых, сумасбродная страсть Долевского к волокитству. Несмотря на то, что судьба послала ому прекрасную, милую и образованную подругу, он беспрестанно любезничает с другими. - Далее, - прервал Долевский, краснея от стыда и злости под маскою. - В-третьих, жалкие последствия таких поступков, то есть: титло лицемера в обществе, охлаждение жены, которая, скучая одиночеством, будет непременно иметь нынешнюю ночь, в два часа, свидание в своем доме с одним очень любезным молодым человеком, влюбленным в нее до крайности. - Лжешь! - закричал Долевский в бешенстве, - теперь уже половина третьего, а Долевская не оставляла маскарада ни на минуту: вот она тот мимо пятой колонны, как ты и сам, дрянной клеветник, можешь видеть! - О, провинция! О, простодушие! - возопил капуцин. сойди-ка, любезный, вниз и побеседуй с той маской, которую так наивно принял ты за Долевскую; тогда узнаешь, я ли клеветник - ты ли глупец! - Жди меня здесь, - отвечал Долевский, - я намерен поговорить с тобою не по-маскарадному. - Буду ждать, пожалуй, до рассвета, чтоб только досмеяться вдоволь над твоим уморительным ослеплением! Вне себя от досады, бросился Долевский с хор и побежал к тому месту, где видел Долевскую. - Пора нам домой! произнес он сухо, поравнявшись с известным домино. - Поедем, милый плутишка, поедем! - зашамкал из-под маски дряблый старушечий голос, заставивший Долевского отпрыгнуть в сторону от ужаса и изумления. - Я готова ехать, - продолжало домино, настигнув Долевского и устремив на него тусклые зеленые глаза. - Что же ты стоишь, словно окаменелый? Посмотри, какая у меня славная ручка! - Тут старуха сняла перчатку и поднесла к самому его носу желтую, иссохшую, морщинистую руку. - Видишь, какие у меня острые ноготки! - прибавила она злобно и насмешливо, - доберусь я, доберусь до твоего влюбчивого сердечка! Опрометью пустился Долевский из залы, чтоб отвязаться от этого оборотня. - Ожегся, осекся, укололся, срезался! - кричал ему вслед неумолимый капуцин, задыхаясь от хохота, Смущенный и рассерженный как нельзя больше, Долевский торопливо пробежал всю анфиладу комнат, отыскивая свою жену, но нигде не мог ее встретить. "Неужели проклятый капуцин сказал правду?" - повторял он, спускаясь в сени большого подъезда, где надеялся найти своего лакея. После долгих и напрасных поисков, Долевский наконец убедился, что его жена, его экипаж, его лакей, его шуба и шляпа исчезли. Терзаемый тысячью ревнивых предположений, решился он, во что бы ни стало, скакать скорее домой, чтоб там добраться до развязки таких необыкновенных приключений. - Послушай, любезный, - говорил он полусонному хранителю плащей и калош, - одолжи мне какую-нибудь шинель и фуражку, или хоть ливрею и картуз, чтоб доехать до дома. Я Долевский. Мой человек и экипаж пропали без вести. - С удовольствием, - отвечал тот, узнав знакомый ему голос. - Только ливреи-то наши немножко позатасканы... будет неладно. Вот у Петрушки новая ливрея, да на беду такая длинная, что вы в ней просто запутаетесь. - Все равно, братец; я готов окутаться теперь в саван, лишь бы скорее отсюда уехать. - Сохрани от этого господи!.. Если б вы пожаловали часом прежде, я мог бы представить вам любой плащ, или шубу: их была здесь целая пропасть; а теперь господа разъехались и все разобрали. Но приложу ума, как услужить вам! Позвольтека, однако ж, позвольте: кажется, там, на верхней полке, что-то лежит... Ну, слава богу! вот вам енотовая шуба, шляпа и калоши. Хоть они и больно ветхи... - Ничего, братец, ничего, - говорил Долевский, торопясь облечься в оставленную Иваном Ивановичем Росниковым одежду, - я сей же час пришлю тебе обратно всю эту дрянь с моим человеком, а взамен ее возьми, пожалуйста, мой противный капуцин и маску, под которой я совсем задыхаюсь. Дарю их тебе за хлопоты; отныне я не намерен больше маскироваться! - Тут Долевский выбежал на улицу и, бросясь в сани первого попавшегося ему на глаза извозчика, помчался домой.
