Валентин Шатилов - Филумана
Корней затарахтел кулаком в крепкую на вид дверь и, когда она отворилась, сообщил:
– Принимай, Лизавета. Княжна пришла Невеста господина лыцара.
– А? – очумело захлопала ресницами веснушчатая девица в простом длинном платье, больше похожем на балахон. Чистое, но без малейшего намека на вышивку или рисунок, оно вызвало из моей памяти слово «домотканый». Очень хорошо к этому образу подходила длинная русая коса девицы и ее босые ноги с траурной каемкой под ногтями.
– Веди, говорю, в покои княжну Наталью, кликни всех девок, готовьте ее к обряду.
– Это к какому еще обряду? – забеспокоилась я.
– Узнаешь еще, княжна! – хохотнул Корней.
– Это что – сразу в постель? – Я уже была озабочена не на шутку.
– Почему – в постель? – вытаращил глаза Корней. – В постель – после свадьбы. А для нареченной обряд должно провести. Ишь – в постель! – И с довольной ухмылкой посетовал: – Экие вы, девушки, все нетерпеливые! Ты, Лизавета, поторопись, отведи княжну куда там надо…
– А? – Девица так и стояла с открытым ртом, не в силах преодолеть столбняк.
Корней, глядя на нее, задумчиво пожевал губами и решил подойти к делу с другой стороны:
– Ежели до вечерней зорьки княжна не будет приготовлена как надо, то лыцар Георг знает, с кого спросить за безделье.
И попал точно в цель. Лизавета взвизгнула и разом вся пришла в движение: широко распахнула передо мной дверь, одновременно склоняясь в низком поклоне, и быстро, шепеляво залопотала:
– Княжна, княжна, да как же это, да откудова это, да переступите через порог своими ножками, да зайдите в терема, да пусть вам хорошо здесь будет, да как же оно так…
Мне ничего не оставалось, как переступить.
Дверь за моей спиной проворно захлопнули, и в наступившей полутьме среди непрекращающегося лопотания мне наконец стадо страшно.
Куда я попала? Или – попалась? Что меня ждет? И как отсюда выбираться? Назад, домой, скорее! Ведь есть же путь назад, я сама его проделала – ножницами по металлу деда Миши…
Я было заскреблась в закрытую дверь, не в силах даже нащупать ручку, но тут же накатили воспоминания о дюжих молодцах, оставленных охранять мой лаз, о беспомощности перед их грубой рыжебородой мощью – и силы покинули меня. Я сползла по теплой деревянной двери, обхватила свою беспутную головушку и горько зарыдала.
Однако порыдать вволю мне не удалось. Только я вошла во вкус, как некий посторонний звук отвлек меня от этого утешительного занятия. Звук этот подозрительно напоминал мои рыдания, но исходил явно не от меня. Я подняла заплаканные глаза и обнаружила перед собой уже довольно отчетливо различимую в полумраке девицу Лизавету, которая, подперев щеку кулачком, старательно и, кажется, вполне искренне подвывала мне в моем горе.
Получившийся дуэт не порадовал. Еще с минуту послушав свои всхлипывания в ее исполнении, я пришла в такую ярость, что прошипела, не вставая с пола:
– А ну – цыц!
Как змеюка, ей-богу. Сам лыцар Георг мне бы зааплодировал.
Девица мгновенно смолкла. Я с остервенением вытерла слезы и зло бросила:
– Чем подвывать, делала бы, что сказали! Пошли искать, где тут у вас мои покои!
– Да, княжна, конечно, княжна, – залопотала Лизавета, торопливо помогая мне подняться на ноги.
И по узенькой скрипучей лестничке мы поплелись на второй этаж. В новую жизнь.
* * *Кроме Лизаветы вокруг меня крутились еще три девушки. Они показывали имеющиеся платья, юбки, нижние юбки, сорочки, туфли, какие-то сеточки для волос, колечки, гребешки, сережки. Наряды и их аксессуары – даже самые старинные– были яркими, блестящими и, скорее всего, невероятно дорогими – В отличие от застиранно-блекло домотканеной одежки самих служанок. Моих служанок.
Я усмехнулась этой мысли. Моих. Подумать только: у меня будут служанки! И я, разумеется, должна блистать на их тусклом фоне, чтобы никто не усомнился в моем княжеском высокородстве. Только достаточная ли это компенсация за то, чтобы быть служанкой у здешнего господина, лыцара Георга? А в том, что он меня рассматривает только как свою служанку (даже если и служанку под номером один!), сомневаться не приходилось. Идея брака как союза двух равноправных людей, конечно же, еще не проникла в этот средневековый мир…
При этом еще вопрос – буду ли я на почетном месте первой служанки?
Он возник у меня, когда мы с девушками добрались до сравнительно новых и почти неношеных одеяний.
– А это чье? – полюбопытствовала я.
Мой невинный вопрос вызвал безмолвный переполох и даже легкую панику. Девушки нервно задергали головами, переглядываясь, и только Лизавета, как самая храбрая, смогла сформулировать достойный ответ:
– Это осталось от прежней хозяйки, – сообщила она, низко кланяясь.
Не затем ли, чтобы спрятать глаза? Уж слишком новым был демонстрируемый мне пышный желто-зеленый кринолин на тростниковых обручах чуть ниже сверхузкой талии.
Критически оглядев его, я задумчиво спросила:
– И где теперь эта самая прежняя хозяйка?
Девушки дружно посмотрели на Лизавету в надежде, что она выручит и на этот раз. Но выкручиваться дважды за столь короткий промежуток времени – это было для бедной конопатой девицы слишком.
Она залепетала нечто вроде: «Она вышла», потом поправилась: «Ушла», потом решила, что лучше будет: «Ее нет».
Я прервала это барахтанье, прямо поинтересовавшись:
– Это вещи бывшей жены Георга? Дружное «Нет!» было мне ответом.
– Значит, любовницы, – спокойно констатировала я.
Подтверждения не последовало. Как, впрочем, и опровержения. Служанки замерли, напряженно ожидая, как их новая госпожа отреагирует на новость о любовнице. Ведь мой ревнивый гнев мог излиться прямо на них!
Но мне было не до ревности. Для меня главным сейчас был совсем другой аспект проблемы любовницы.
– Что же с этой любовницей сталось? – продолжала допытываться я, предполагая, что ответ может пролить свет и на мою собственную участь. Из средневековой истории было известно, что феодалы, привыкшие казнить надоевших любовниц, не делали исключения и для опостылевших жен.
– Лизавета, я слушаю, – обратилась я прямо к главному источнику информации.
Но ответ явился в мои покои сам, собственной персоной. Его приближение обозначил грохот яростно распахиваемых дверей.
Я в недоумении оглянулась и увидела ее, мою неудачливую соперницу. Яркую блондинку в вычурном голубом атласном платье, с нежно подрумяненными щечками и огненными молниями в васильковых глазах. Через глубокое декольте отчетливо просматривались горделиво поднятые груди невероятных размеров.
