Владимир Баграмов - Страна убитых птиц
— Ложь!
Президент вскочил, лицо его было багровым, казалось, его хватит удар, он потрясал в воздухе сжатыми кулаками.
За оврагом взревели двигатели вертолетов. Вскоре две машины пронеслись над ними, растрепав волосы Джу. Со склона оврага спускались двое. Президент, тяжело дыша, всматривался в молодых парней.
— Мы забираем машину, Старик!
Один из парней приветливо помахал рукой. Они прошли к вертолету, поднялись по трапу, исчезли внутри.
Президент смотрел, ждал…
Наконец трап втянули в чрево вертолета, захлопнулся люк. Пилот был ас. Машина взлетела строго вертикально, не зацепив склонов.
Они остались одни.
Ящики с продуктами, мешок с палаткой, лопата, топор, пила, толстый моток нейлонового троса — все это аккуратной кучкой лежало рядом с тем местом, где пять минут назад стоял их вертолет.
— Его надо похоронить, — Президент смотрел на тело.
Джу Найдис поднялась с земли, подошла к мертвому телохранителю, некоторое время стояла молча, потом заговорила:
— А ведь все должно было быть не так, Старик.
— Я знаю, — Президент улыбнулся, погладил лысую голову.
— На его месте должен быть ты. Сурен! — Она позвала тихо и печально. — Ты все делал правильно до последнего мгновения… Что тебе до чести сверженного Диктатора?! Подумаешь, плюнули! Умереть от рук грязного мутанта… В моем ПРОВИДЕНИИ тебя не было. Я сама выдумала тебя! Сама.
— Я пойду за лопатой.
Президент встал, медленно двинулся к куче с продовольствием.
Пошел снег. Снежинки были большими, мохнатыми, быстро таяли на теплой земле. Мир вокруг изменился. Снег все шел и шел, он был все гуще и гуще. Серая пелена идущего снега отгородила края оврага от окружающего мира.
Джу Найдис стояла неподвижно, сунув руки в карманы куртки, подставив лицо идущему снегу. Он таял на коже, превращался в крохотные капли, капли сливались, образуя ручейки. Они затекали за ворот. Она не чувствовала холода растаявшего снега.
НЕКАЯ БЕЗДНА ОТКРЫВАЛАСЬ ЕЕ МЫСЛЕННОМУ ВЗОРУ.
Словно она стояла на краю бездонной пропасти, клубящегося провала в НИКУДА, и облака ворочались у ног ее, серые безысходные облака, не радующие взора. У этой БЕЗДНЫ НЕ БЫЛО ПРОШЛОГО, НАСТОЯЩЕГО И БУДУЩЕГО. Она существовала вне времени. Несколько дней Джу Найдис преследовало видение этой Бездны. Как она хотела избавиться от нее. Но самое страшное было в другом — К ДЖУ НЕ ПРИХОДИЛО ЯСНОВИДЕНИЕ. МОЗГ ЕЕ МОЛЧАЛ. А ЕЕ РУКИ ПЕРЕСТАЛИ ИЗЛУЧАТЬ ЦЕЛИТЕЛЬНОЕ ТЕПЛО.
Оплавленный, покрытый окалиной черный слиток металла — все, что осталось от фигуры Христа, отлитой древним мастером фигуры ИИСУСА, в которую он вложил столько терпения, труда, любви и ВЕРЫ.
Старенький Священник и женщина в черном стояли возле бесформенной глыбы. Женщина то и дело промокала концом платка уголки глаз, старичок-Священник пропускал через кулак жидкую бороденку, смотрел, по-птичьи наклонив голову.
— Не плачь, Маша, не плачь! Невероятно, но сие есть! Говоришь, как ОН упал, так и потек, ИИСУС-то?! А тебе не почудилось?
— Вкусила, батюшка, как же, горек хлеб-то несчастья этого. Вкусила, чуть не померла на месте! Сначала СИЯНИЕ, значит, а потом и потек, родимый, да воском, воском на пол-то!
Долго молчали.
— А бутыль отдай, Маша! Сколь дней пьешь-то?
— И ни в жисть не найти бутыль! — Женщина пригорюнилась, ладонь к щеке, другая ладонь под локоть. — Пью, батюшка, как не пить! От горькости пила-то, а теперь с радости. Сколь денег на ремонт ХРАМА дали! И народ-то толпится, толпится… Молиться толком не умеет, а ходит! Еды полну кладовку нанесли, а на что она нам? Батюшка! — она обеспокоенно повернула к Священнику морщинистое лицо. — А с ЦЕНТРУ молодого не пришлют? А как подомрешь? Кто служить будет?
— Пришлют, Маша, пришлют. А ИИСУС — Бог с ним! Бездна это, Маша, непостижимая и таинственная… Как его, запамятовал?!
— Викентий, батюшка.
— Вот-вот! Тут он стоял-то, я от тех дверей иду… И веришь — нет, ноги раз, и встали! И голоса вокруг чудятся! В глаза-то его глянул, я ж слепым-слепарь, так и свет от глаз его чудится!
Опять долго молчали.
— А бутыль, Маша, отдай! От тебя винным духом за десять шагов наносит.
— Наносит, батюшка, наносит! — горевала женщина, кивая головой. — И как не наносить, коли грешна! Только служу по совести, не иначе. А этих, диких-то, «му-дантов» этих, пускать в ХРАМ, батюшка? Не опоганят, не осквернят?
— Мутантов… — машинально поправил Священник. — Всех пускать, Маша, всех.
И креститься учи, не ленись, не насмешничай. Может, и прав он, Викеша-то, Реформа нужна ХРАМУ. Кто знает… Бездна это, Маша, бездна. Грех, конечно, но тебе скажу…
Священник перешел на шепот, придвинулся ближе к женщине.
— Как на лики Святых смотрю, так чудится мне, Маша, что они с этих… МУТАНТОВ ПИСАНЫ! Прости меня грешного. Господи!
— Если маленько, — кивнула задумчиво женщина.
— Вот-вот! Глаза уж больно схожи, да носы прямые, а взор к переносице близок, вроде косинки малой…
Пара голубей влетела в свет откуда-то сверху. Хлопая крыльями, голуби сели на выступ Алтаря, смотрели бусинками глаз, поворачивая головы.
— Не гоняю я их, батюшка.
— И правильно. Тряпкой подотрешь, если что.
— Ручку, батюшка!
Женщина приложилась к руке, выпрямилась и пошла, тихо приговаривая что-то себе под нос, качая головой. Священник проводил ее глазами, сунул быстро руку под рясу:
— Гуль-гуль-гуль!
Он крошил кусок белкового муга, бросал крошки на пол.
Голуби быстро слетели, стали клевать.
— И вот, и вот… — бормотал старичок, топтался на месте, ломая кусок высохшими, похожими на прутики пальцами. — И поклевали! А потом остальных ведите. В ХРАМЕ должно что-то летать, как же! Тут и души людские, и помыслы ихние — все летает, и вам не грех! А то, что от ИИСУСА осталось, оплавлену эту, не тронут… Зачем? Викеша сказал, пусть смотрят! И пусть! Бездна, она и есть бездна. Кто в нее глядеть станет?
Мирские дела под носом — край непочатый. Гуль-гуль-гуль!
Стук голубиных клювов о гулкие камни ХРАМА был быстрым и четким. Узкие лучи света окрашивали их спины в золотистый теплый цвет.
Глава шестнадцатая. Утоли мои печали
В глаза ей ударил ослепительный сноп света. Машина взвизгнула тормозами, просигналила и скрылась за поворотом. Бывший Первый Секретарь объединенных партий Области Екатерина Бурова выглянула из-за мусорного бака, проводила машину затравленным взглядом. Грязное, выпачканное мелом пальто, порванные чулки, разбитые и потрескавшиеся сапоги, выбивающиеся из-под вязаной шапочки волосы, и чумазое перепуганное лицо — это все, что осталось от холеной секретарши Первого Области.
