Джон Бойд - Опылители Эдема
— М-м — нет. Я плоскодонна, и походка у меня какая-то вразвалку. Мужчины любят крутобедрых девушек. И, правду сказать, я готова согласиться с ними.
— На Флоре меня как-то любила гибкая красноголовая девушка, нежность прикосновений которой легче касания крыла мотылька.
— Наверное, вроде нашего диетолога, Руби Мей Вашингтон, правда, у Руби Мей не рыжие волосы Вы с ней познакомитесь.
— Я с удовольствием встречусь с Руби Мей Вашингтон, — сказала Фреда, воспроизводя образ красной орхидеи вокруг рыжеватых волос Уилмы.
В поисках друзей на высоких местах, думала Фреда, никогда не следует игнорировать рядовых. Уилма наверняка имеет связи с госпитальными радикалами, а личная ванная Фреды поистине приговорила ее к лишению права переписки и сообщения. Кроме того, если ее план удастся, ей потребуются еще две женщины. Уилма Фирбанк идеально подойдет для верхней террасы на Флоре. Если из леса придет даже много свиней, Уилма выглядит вполне способной превратить их всех в свинину с помощью одного-другого приема дзю-до.
У Фреды ушло три дня на то, чтобы уговорить доктора тайно вынести письмо для Ганса Клейборга, потому что проблемы доктора Кемпбелла оказались засевшими более глубоко, чем она полагала. Он был ужасно застенчив. Подобно павловской собаке, он был рефлекторно обусловлен профессиональной этикой, и этот условный рефлекс не позволял ему воспользоваться своей профессиональной кушеткой.
Были еще и чисто технические проблемы, среди которых — замок на двери ее палаты. Замок открывался и закрывался только снаружи, и доктору потребовалось напрячь всю его силу убеждения, чтобы заставить попечительский совет согласиться на перестановку замка внутрь.
На следующий день после того, как замок был переставлен, к ней явился посетитель из Великого Вне, как обитатели госпиталя называли мир за его стенами. К ней в палату влетел Ганс Клейборг, волосы на его голове подрагивали от перенапряжения. Мнимым поводом его появления в госпитале было намерение обсудить с главным психиатром недостатки теории Стенфорда-Хаммерсмита. В действительности, он прибыл, получив письмо от Фреды.
Полчаса у них ушло на возбужденный обмен новостями, ее — на Флоре, его — на Земле. Она узнала, что теория Карон-Полино подняла шторм в научном мире. «Карон-канкан» был предан анафеме и запрещен для трансляции на всех волнах, как аморально действующий на молодежь, а доктор Гектор стал новым руководителем Бюро Экзотических Растений. Доктор Гейнор был назначен главным управляющим по уходу за насаждениями в зоологическом саду Сан-Диего.
— Я могу добиться распоряжения о вашем освобождении из-под опеки, — сказал Клейборг, — но вам придется предстать перед судом по делу об отступничестве.
— Для меня недостаточно выбраться из Хьюстона, Ганс. Я должна вернуться с вашей помощью на Флору. Я хочу, чтобы вы математически продемонстрировали, что несколько ступенек из лестницы ДНК человеческих существ можно вплести в двойную спираль ДНК орхидеи Флоры для получения семян, заключающих в себе достаточно человеческих генов для создания моста над пропастью между смертью и сотворением вселенных. Покажите, что в соответствии с законами Менделя из этих семян поколение за поколением можно воспроизводить нормально функционирующие человеческие существа, избирательно подавляя в семенах те свойства орхидей, которые могут препятствовать нормальному функционированию. Дайте мне воображаемое семя, Ганс, и я смогу сохранить его в реальной урне.
Кипучесть Ганса куда-то исчезла.
— Если я выдвину эту гипотезу, вас не отправят на Флору, а вот меня поместят в Хьюстон. Что это за человеко-орхидейные семена?
— Эта моя идея — развитие вашей о человеко-зерне.
— Детка, это была пустая болтовня мужчины, который надеялся возбудить в вас интерес к своей персоне. Эта идея невозможна!
— Вы в своей Санта-Барбаре имеете дело с невозможностями, помните?.. Ганс, ради любви ко мне, напишите письмо Президенту. Скажите ему, что соединение неодинаковых молекул ДНК теоретически возможно — основополагающим трудом является теория Карон-Полино — и упомяните мое имя в качестве полевого цитолога, наилучшим образом подготовленного для проведения эксперимента на Флоре. Сделайте письмо убедительным. Пожалуйста, Ганс!
— Фреда, — он тяжело вздохнул, — я имею дело с невозможностями, это правда. Но президентов я убеждаю возможностями. Лично я ничего не знаю о ДНК орхидей Флоры.
— Часть семени есть на станции, в холодильнике моей оранжереи. Возьмите это семя и сформулируйте теорию. Когда Эйнштейн послал свое письмо, Рузвельт, вероятно, не знал, и, скорее всего, его нимало не заботило, что Е-МС2, но он поверил Эйнштейну.
— Но это будет ложным толкованием принципа служения науки нуждам человека!
— Самое время болтать об извращении понятия служения науки человеческим желаниям! Вы не стеснялись толковать превратно то, о чем были хорошо осведомлены, чтобы обольстить невинную девушку, но пасуете перед применением того же принципа, чтобы убедить бесчувственного Главу Администрации. Прекрасно! Тогда подумайте вот о чем, вы, псаломщик чистой науки: если жизнь течет таким образом, что она есть функция энтропии, то некоторые из мальчиков на клиросе вашего алтаря теряют благочестие, не интегрируя свою жизненную силу в единое энергетическое поле, как того требует ваша теория.
— Я никогда не думал об этом, — сказал он в подлинном изумлении. Какое-то время он молчал, ошеломленный тем, что на свете есть что-то, о чем он не думал, но резким взмахом руки он отогнал эту мысль. — Я не могу выставлять напоказ то, чем я занимаюсь, и не могу сворачивать целое направление науки и техники ради прихотей какой-то… какой-то… — он поборол слабую улыбку, — нимфоманиакальной омнифилианки. Я исповедую науку как некую абстракцию, и буду ее исповедовать до тех пор, пока кто-нибудь не покажет мне лучшую Истинную Веру.
Доведенная до крайности, Фреда перенесла образ красной орхидеи на голову Ганса Клейборга, и лепестки надежно скрепили его беспрестанно дергающиеся волосы. Теперь она могла читать его мысли: он отговаривался пустыми словами, чтобы отразить ее натиск, а сам придерживался мнения, что жизненная сила является частью единого поля. Но он обронил слова «покажет мне», и эти слова были той веревкой, которой она свяжет его по рукам и ногам.
— Ганс, — сказала она медленно. — Я могу доказать вам, что поэзия человеческого сердца содержит в себе столь же ценные истины, что и абстракции науки.
— Интересно, как же вы это сделаете?
— Поверните ключ вон в том замке, — сказала она, — и положите ваши зубы на письменный стол.
