Джон Бойд - Опылители Эдема
— Вы так скрупулезно следите за временем, доктор. Слышите ли вы иногда легкокрылый фаэтон времени, спешащий за вами, и не чувствуете ли, что так много еще предстоит довести до конца, так много достойного любви необходимо…
— Я не фроммист, — напомнил он ей.
— Ну, что так много вопросов может остаться незаданными, что вам суждено умереть подобно больному орлу, глядящему в небо?
— Да, Фреда, надо мной тяготеет ощущение безотлагательности. Но главная трудность моего дела заключается в том, что я ни к чему не могу притронуться пальцем. Если бы я мог забраться внутрь черепа, расшевелить пару нейронов, перегруппировать несколько синапсов, так же как механик вынимает карбюратор из машины, чтобы почистить его.
Он в отчаянии всплеснул руками.
— Это и есть то, что называется «то есть, то нет». Однажды ко мне пришел мужчина, который слишком много курил. Я потратил три месяца на психоанализ, чтобы заставить его бросить курить. Но у него развился тик! Прошло два месяца, и тик сдался, но начались мигрени. Почти целый месяц я лечил его головную боль. Когда он встал вот с такой кушетки, у него не было и следа головных болей, у него не было тика и он не тянулся к сигарете. Фреда, он был ослепительно здоров. Он без меры источал мне комплименты, он долго тряс мою руку, он вышел из моего кабинета, прошел по коридору и, неблагодарный ублюдок, выпрыгнул из окна в переулок, пролетев сорок этажей. Шесть месяцев работы полетели ко всем чертям!
— Расслабьтесь, доктор, — сказала Фреда — Если бы он остался жить и продолжал курить, то мог бы умереть от рака легких. Кстати, как вас зовут?
— Джеймс, — ответил Кемпбелл и, понизив голос, почти украдкой добавил: — Мои друзья звали меня Джимми.
— Почему, Джимми, вы говорите «звали»?
— У меня больше нет друзей. Для моих пациентов я выступаю в образе отца, и любой неврастеник мечтает дать пинка пожилому человеку, чтобы тот катился ко всем чертям. Не для протокола — есть одна область, в которой вы совершенно нормальны. Вы желали обольстить вашего отца, но он был так влюблен в вашу мать.
— Он развелся с ней, Джимми.
— Я знаю. Она то ли запиралась от него на ключ, то ли хотела, чтобы он умер от переутомления. В вашем сознании ничего об этом не сохранилось. Именно тогда вы приобрели ваше либидо, и, детка, это такое приобретение, от которого невозможно избавиться! Насколько мне известно, вы первая женщина, которая занималась этим с цветами, и это первый случай космического сумасшествия, локализованного в первичной эрогенной зоне.
— Космическое сумасшествие!
— Только технически, — заметил он походя, — это не навязчивая идея. По определению, все, что не земное, является космическим. Если использовать непрофессиональную терминологию, вы — не шеекрутка.
Джимми был слишком напряжен, слишком взвинчен и все еще поглядывал на часы. Она задвигалась на кушетке и улыбнулась ему:
— Что-то вроде «сижу, как на иголках», а, Джимми?
Он улыбнулся. У него была красивая улыбка. Она сказала:
— Не могли бы вы прикурить для меня сигарету, Джимми?
Прикуривание сигареты должно помочь ему расслабиться, подумала она, но его рука тряслась так, что он едва ли сможет с этим справиться. Чтобы отвлечь его, она заметила:
— А знаете, не все мое либидо сосредоточено на Флоре.
Она говорила правду. Когда она мысленно перенесла образ красной орхидеи, разместив его вокруг лысеющей головы доктора, то обнаружила, что может ощущать потребности других людей так же, как это было на Флоре с орхидеями, и она смогла точно определить, в чем суть разочарований Кемпбелла. Он посвятил свою жизнь оказанию помощи другим людям, которые отплачивали ему неблагодарностью, и это поставило его в тупик. Внутри него плакал ребенок, и он — слишком чувствительный взрослый — испытывал неуверенность в себе, как в мужчине. Она как бы слышала голос Пола: «Направляй молодого своим опытом и помогай старому своей силой».
Когда он протянул ей, наконец, сигарету, она спросила:
— Вы женаты, Джимми?
— Больше нет. Как муж, я тоже потерпел фиаско.
— Снова из-за образа отца?
— Нет. Профессиональные обязанности заставляли меня находиться вне дома так много, что и возвращаясь, я был как бы только около дома, размышляя над своими проблемами, и жене это наскучило.
— Мне думается, что она могла бы пойти на жертву ради чести и престижа быть супругой мирского праведника.
— Мирской праведник! — Он достал сигарету и зажег ее для себя. — Впервые в жизни слышу, чтобы меня так называли.
— Хотя ваше оружие — всего лишь вопрос, доктор, вашим искусством является любовь, — сказала она. — В тот момент, когда я проснулась, у меня было ощущение, что рядом находится старый друг. Ваша жена понятия не имела о том, какие цветы она топтала ногами Если бы меня судьба одарила таким мужем, как вы, все болезни, какие только есть на Земле, не смогли бы нас разлучить Я счастлива, Джимми, что вы — мой доктор, и я никогда не смогу потерять привязанность к миру, в котором есть такие психоаналитики.
Он скромно опустил глаза, и его взгляд упал на часы, от чего он сразу вскочил на ноги.
— Было приятно поговорить с вами, Фреда. Книги на полке. Читайте их. Никакой корреспонденции. Никаких посетителей. Ваша сестра-сиделка — Уилма Фирбанк, Королевские ВМФ, я пришлю ее к вам Не давайте ей повода показать вам один из ее бросков дзю-до.
Он ушел ни секундой раньше или позже.
Она подошла к полке над письменным столом и посмотрела на корешки книг «Платон» Джовета, «Диалектика материализма» Гегеля, «Сексуальная психопатология» Краффта-Эбинга. Когда она размышляла над более чем странным трио оставленных для нее томов, послышался звук поворачиваемого в замке ее двери ключа и в палату вошла женщина лет тридцати, с квадратным подбородком и прямыми плечами, свежеумытая и одетая в накрахмаленную госпитальную униформу. Фреда посмотрела на нее и сказала:
— Вы, должно быть, мисс Фирбанк?
— Да, ма-ам, и я покажу вам, как нажимать некоторые кнопки, расскажу о госпитальном распорядке и познакомлю с некоторыми внутренними правилами.
Фреда слушала, стараясь правильно ее оценить. Лицо Уилмы Фирбанк было открытым и простодушным, но глаза казались грустными. Фреда спросила сестру, достаточно ли хорошо ее ознакомили с заболеванием подопечной.
— Мне сказали, ма-ам, что у вас что-то вроде чувства любви к какой-то планете. Должно быть, эта планета что надо.
— Это планета любви, — сказала Фреда. — И она великолепна. Уилма, позвольте спросить вас: любил ли вас мужчина, безраздельно и только вас одну?
