Хюберт Лампо - Дорога воспоминаний. Сборник научно-фантастических произведений
Руки Нгалы ритмично били по тамтаму. Но ритм этот постепенно менялся. Сначала он был медленным и монотонным, словно ладони лишь с трудом высвобождали звуки, запертые в старинном гулком ящике, но потом незаметно начал ускоряться и лишился монотонности. Каждый звук, вырывавшийся из древнего тамтама, потрясал меня — я даже не подозревал, что из столь примитивного инструмента можно извлекать такое богатство оттенков. Я много раз слышал лучших ударников самых знаменитых джазов мира, и всё же от ритмичных ударов Нгалы у меня захватывало дух, словно каждый звук был ступенькой, на которую я невольно поднимался (или спускался — я никак не мог этого понять), ощущая, что последнее эхо этих звуков отражается от двери — от самой таинственной двери, какую я встречал в жизни. Но новый удар опять вёл меня к новой ступеньке, а далёкая дверь, казалось, отодвигалась всё дальше и дальше. Никогда ещё мне не приходилось подвергаться такой странной проверке, захватывающей всё моё существо. И в том же самом ритме моё отражение в зрачке Нгалы расплывалось и снова становилось чётким, словно я раскачивался в каком-то неведомом пространстве, словно вся моя суть была сведена на нет или словно какая-то неведомая сила на краткий миг уносила меня с этой поросшей кустарником площадки, но я вновь и вновь возвращался сюда — возвращался усилием воли, однако новые раскаты тамтама постепенно делали её всё слабее и слабее. Мягко и незаметно я утрачивал связь со всем, что меня окружало. Я чувствовал, что захвачен вихрем, в котором растворяются и исчезают и моё имя, и моя индивидуальность, во мгле которого всё сливается и стирается. Луна, медленно плывшая над нами, уже склонялась к западу, и тени сгустились, придавая глиняным руинам вид почти непереносимой тяжести. Я видел, Нгала не случайно встал так, чтобы луна освещала его лицо сбоку. Хотя мои глаза не отрывались от его зрачка, я отчётливо ощущал своё нисхождение (теперь я уже не сомневался, что медленно, но непрерывно спускаюсь по тёмным ступеням вниз) и понимал, что постепенно погружаюсь всё глубже и глубже в область тьмы, совершенно не похожей на обычную темноту. Раскаты барабана стали трагическими: в них звучали вожди и сухие взрывы треска, которые можно было принять за ружейные выстрелы. Это и на самом деле были ружейные выстрелы!
Зрачок Нгалы ещё больше расширился, в сгущающейся темноте он стал как бы странным экраном, на нём зашевелились неявные тени. И внезапно моё отражение, плававшее там, словно в тумане, стало чётким, всё моё лицо было в саже, рубашка висела лохмотьями, я держал в руке дымящийся пистолет и что-то кричал невидимым людям. Треск ружей не умолкал, и я удивился, что не слышу собственного голоса. Я видел отблески пожара, освещавшие кучу копошащихся чёрных тел. Потом с рёвом и выстрелами ворвались те, кому я выкрикивал приказания. Я видел их раскрытые рты, но ничего не слышал, хотя различал каждую деталь: налитые кровью лица, движения, даже струйки дыма. Внезапно передо мной, заслонив эту картину, возник чёрный гигант, потрясающий копьём. Я разрядил мой пистолет в его широкую грудь, туда, где болтапись ожерелья из львиных клыков. Словно в замедленней киносьемке, я видел, как лицо воина исказила предсмертная мука, как его рот открылся в последнем крике. Но у меня не было времени смотреть, как он падает, потому что я кинулся вперёд. Мои люди окружили город (я знал, что они его окружили) и теперь сжимали кольцо.
Я узнал то овальное здание, перед которым стоял, и унизительная паника залила меня, как океанская волна. Эта паника согнала оцепенение и заставила меня стряхнуть колдовство столь неожиданно развернувшегося передо мной жестокого фильма, бросившись в безумную борьбу с наваждением призрачных образов. Нет, я не стал жертвой кошмарного сна. Просто я снова был в том же самом месте, куда некоторым образом уже приходил в иную эпоху. Ибо я уже понял, что человек, на моих глазах уничтожавший город, в который привёл нас Нгала, — не кто иной, как капитан фрегата (и работорговец) Ной Уоррен, отец моего деда Стюарта. И вокруг меня происходило то, что когда-то уже случилось на самом деле. Я ощущал запах дыма, казалось, стоит мне только протянуть руку, и я почувствую под пальцами чёрную кожу юной девушки, которую Сэм бросил к моим ногам. Я знал, что это самый молодой матрос в моей команде; перед отплытием его мать начертила пальцем невидимый крест у него на лбу и со слезами просила меня позаботиться, чтобы с ним ничего не случилось. Я пытался вырваться из страшного видения, стать самим собой, потому что я-то не имел ко всему этому никакого отношения; но всё же я по-прежнему видел, как я смеюсь и хлопаю Сзма по плечу. Я хотел крикнуть (Ною? Нгале?): «Довольно! Хватит!», но сам не слышал своего голоса, так же как не слышал и голоса человека, который говорил Сэму что-то, что заставляло его смеяться. Тем временем на площадь выводили всё новых и новых негров. Кое-кто тащил великолепные слоновьи бивни. Сэм исчез и вернулся с двумя слитками золота. Другие мои люди срывали золотые браслеты с запястий и лодыжек чернокожих, которых ждали цепи и долгий путь к фрегату.
Я больше не мог, я больше не в силах был смотреть на это! Я сделал отчаянное усилие, чтобы оторвать взгляд от зрачка Нгалы, и почувствовал, как режущая боль насквозь пронзила мой мозг. Жуткие образы заколыхались, и на секунду мне показалось, что я чувствую под ногами грубую плотную землю. Потом я услышал глухое громыхание, похожее на долгое эхо страшного землетрясения. Но это был топот длинной колонны пленников, которых мои люди гнали, как стадо. Я знал, что босые ноги не могут вызывать такого гула. И я опять начал ожесточённо бороться, чтобы вернуться в своё истинное «я», несмотря на весь ужас ожидания боли, пронзившей меня за мгновение до этого, несмотря на жуткое ощущение, что кровь уходит из моих жил до последней капли. Напряжение было чудовищным. Я закусил губы, услышал собственное всхлипывание и против воли закрыл глаза.
Стена тьмы отделила меня от кошмарных видений, словно я перенёсся в область несуществующего, в мир девственной тишины, которому неведомы ни человек, ни пожирающие его страсти. На миг меня охватило ни с чем не сравнимое ощущение покоя (может быть, оно длилось не только миг, но после предшествовавшего безумия мне необходима была полная разрядка, и это ощущение покоя показалось мне слишком коротким), а потом я слова услышал топот колонны. Однако, открыв глаза, я увидел в чёрном зрачке Нгалы только самого себя. Его руки извлекали из тамтама глухое гудение, звучавшее всё тише и тише, словно замирающее эхо.
«Знает ли он?»
Вопрос этот властно ворвался в мой мозг, вновь всколыхнув едва улёгшиеся пласты страха и стыда. Моё пальцы сжались, словно я кого-то душил. Но с первого же взгляда я понял, что Нгала не переживал этого странного экскурса в историю его предков. Начинала разгораться заря, и в её слабом розовой отсвете кожа негра блестела влагой, словно он только что искупался. Его щёки ввалились от огромной усталости — но только от усталости. Он безостановочно бил по тамтаму, из последних сил поддерживая ту хрупкую лестницу звуков, которая низвела меня в ад. Но сам он не перешагнул этого порога, потому что не был человеком лнага.
