Шимун Врочек - Сержанту никто не звонит
— Вряд ли, — качает головой он. — Я слишком хорошо умею притворяться.
— А мне не нужно, чтобы ты притворялся. Мне нужно, чтобы ты сам верил в свою добродетель. Гордился собственной честью... Потому что притворство, даже самое искусное — всё-таки остаётся притворством. А фальшь люди рано или поздно замечают...
Сырой подвал, полный крыс и неясных, прячущихся по углам теней. Через узенькое оконце под самым потолком пробивается одинокий лучик света, косо падает на дверь.
Он прикован к стене. Толстая ржавая цепь начинается на его лодыжке, другим концом уходит в камень. Глубоко. Спокойно.
Поесть приносят трижды в день. Еда плохая, но герцог не приказывал морить узника голодом, поэтому еды много. И полный кувшин горьковатой воды. Он регулярно моет руки, лицо и шею, не давая себе зарасти грязью. Идёт второй месяц его заключения. Герцог до сих пор не сменил гнев на милость, а на ежедневные предложения выдать бунтовщиков он отвечает одинаково: нет. Я дал слово.
Со скрипом отворяется дверь — пришёл тюремщик. Он привык уже не обращать внимания на его ежедневную возню: принести еду и воду, сменить парашу, сменить солому в тюфяке. Но сегодня тюремщик ведёт себя как-то необычно. Он ходит вокруг узника кругами, изредка пытаясь заглянуть в лицо. Собственный же лик тюремщик прячет в складках капюшона, и он никак не может его узнать.
— Ролли? Вэйд? — спрашивает он задумчиво.
— Не узнали, господин? — звучит знакомый голос, тюремщик распрямляется во весь рост, сутулость исчезает...
— Голос? Ты? Здесь?!
— Да, господин. Вы умеете держать слово! Ни один из наших не был схвачен или казнён, ни одно из наших условий не было нарушено.
— А герцог? — удивляется он. — Разве герцог..?
— Он пытался. Он очень пытался. Но солдаты совершенно бездарно исполняют его приказы, в казармах говорят, что когда вы выйдете, ни один из нарушивших ваши указания не доживёт до следующей весны... А вам они верят.
— Хорошо. Я рад это слышать. Но что здесь делаешь ты?
— Я пришёл за вами!
— За мной? Зачем?
— Поговаривают, что герцог скоро прикажет вас казнить. Мы хотим помочь вам, с нами бургомистр и... ещё несколько влиятельных людей.
— Но куда я пойду? Кому я нужен?
— Нам. Всем нам. Честные люди так редки, что ценятся на вес золота. Вас приглашает к себе князь... без всяких условий. Он обещает вам защиту и покровительство.
— Я дал слово.
— Что? Какое слово? Герцогу?!
— Я поклялся служить ему верой и правдой.
— Вас же казнят!
— Я дал слово.
— Вы что — не понимаете? Герцог предал вас, отдал в залог вашу честь за наши жизни.
— Вы же живы?
— Только потому, что вы такой осёл! Если бы не ваше упрямство...
— Если бы не моё упрямство, я бы не сидел здесь, вы были бы мертвы, и не пришли сегодня ко мне. Я рад, что я честный человек. Действительно рад...
— Чёрт! Да вы... осёл, упрямый осёл!
— Меня рано оплакивать. И я не стою ваших сожалений — не такой уж я хороший человек, как вам кажется...
Его вывели из темницы, помогли помыться, постригли и одели. Из прежней одежды он попросил оставить только старую серебряную фибулу — круг, разделённый пополам ломаной стрелой. Модельер герцога поморщился при виде такой безвкусицы, но ничего не сказал. Через два часа, посвежевший и помолодевший, но по-прежнему бледный, как смерть, он предстал пред очами герцога.
— Прости, — сказал герцог, подходя ближе.
Он с достоинством поклонился. Плащ взметнулся тяжелой морской волной, облапив тело. Рукоять меча в золочёных ножнах привычно легла под ладонь.
— Мой господин? — вежливо осведомился он. В тоне, каким были сказаны эти слова, проскользнул изрядный холодок.
— Прости меня, Салим. Я был не прав, — герцог был настоящим властелином и, как всякий властелин, очень не любил признавать собственные ошибки.
— Вы были правы, мой господин. Вам не за что извиняться.
— Молчи! — вскипел герцог. — Если я говорю, что был не прав — значит, я был не прав. Понял?
— Как прикажете, господин, — снова склонился в поклоне он. — Вы были не правы. Вы совершили ошибку.
— О, боже... — вздохнул герцог. — Какой ты к чёрту слуга!
— Я... — начал было он.
— Молчи, — герцог выставил перед собой ладонь. — Лучше молчи, пока мы снова не поссорились!
— Тебе будет тяжело, настолько тяжело, что многие на твоём месте предпочли бы смерть, — судья сжимает огромные ладони, в узловатых пальцах хрустит перо, с треском ломается. От резкого звука собеседник вздрагивает. — Но у тебя нет выбора.
— Я знаю.
— Может быть — знаешь, но понимаешь ли... Поймёшь. Не сейчас так завтра, не завтра, так через год. Или через полвека — мне всё равно. Но поймёшь обязательно.
Он, по-прежнему сильный и крепкий, волосы едва тронула лёгкая седина, глаза молоды, тёмный плащ с серебряной фибулой на плече. Круг, разделённый пополам ломаной стрелой.
Герцог. Обессиленный болезнью властелин, правая сторона тела парализована, бледное лицо, спутанные жидкие волосы падают на потный лоб. Смятое ложе больного.
Факела. Яркие блики мечутся по покоям, словно страдающие лихорадкой. Душный больной воздух.
— Мой господин?
— Подойди. Я просил, чтобы меня оставили одного, дали спокойно умереть, но теперь даже слуги не в моей власти. Один ты...
— Господин?
— Садись. Я хочу попросить тебя... Нет-нет! Сначала: ты всё ещё верен мне?
Тяжёлый взгляд.
— Вы бредите?
— Нет, чёрт возьми!.. Ты единственный, кому я могу доверять. Прости, что усомнился.
— Я никогда не отказываюсь от своих слов.
— Да, я знаю. Но всё же... Мне так спокойнее. Мне так... легче, что ли? Пока есть ты — мир не рухнет.
А теперь слушай. Моя последняя воля: наследником я назначаю своего сына.
— Да, господин. Которого?
— Младшего.
— Но... как же Вальмир?
— Не знаю и не хочу знать. Пусть всё достанется Карлу. Ты понял?
— Да. Ваш наследник — Карл.
— И ещё...
— Да?
— Я хочу, чтобы ты поклялся так же служить ему, как служил мне.
Долгое, невыносимо долгое молчание.
— Но...
— Пожалуйста, Салим! Без тебя он — труп, Вальмир сделает его как щенка...
— Я не хочу, господин. Мой долг...
— Твой долг — служить мне! — полузабытая властность молнией пронзает сумрак.
Молчание.
— Да, господин.
— Пожалуйста, Салим! Мы не были друзьями, никогда не были, но я всегда уважал тебя...
— Как и я вас.
— Салим!
— Хорошо, мой господин... Я даю слово служить Карлу, как служил вам. Но мне не нравится ваше решение.
— Узнаю старого доброго Салима. — Герцог натужно смеётся. Смех переходит в сухой, рвущий внутренности кашель.
