Шимун Врочек - Сержанту никто не звонит
— Вам нужно отдохнуть, — он накрывает его одеялом и идёт к двери. — Я передам ваше завещание.
— Салим?
Он оборачивается:
— Да, мой господин?
— Поздравляю! Теперь ты регент.
— Прости, Вальмир, но я дал слово.
Двадцатилетний брюнет с бледной кожей и тонкими артистическими пальцами. Некрасивый, но умеет нравиться, тщедушный, но в слабом теле живёт стальная воля.
Старший сын герцога.
Нелюбимый.
Лишённый наследства и надежды на будущее.
— Я надеялся на тебя, — горько роняет Вальмир. — Герцог слеп... в последний свой час он также слеп, как и раньше. Говорят, перед смертью люди становятся мудрее... Но не он!
— Вальмир... — он замолкает. Сказать нечего.
— Карл слаб.
— Я знаю.
— Слабая воля и хорошие мозги. Наихудшее сочетание для правителя... Уж лучше бы он был глуп!
— Ты несправедлив, — тихо говорит он.
Вальмир запрокидывает голову и смеется. Сухо и безрадостно.
— Зато ты справедлив, светоч добродетели! — кривятся в усмешке губы. — Подумай, Салим! Что будет, когда мой брат поймет, что жизнь герцога — отнюдь не то, о чем он всегда мечтал?
— Он выдержит.
— Конечно, выдержит! В нем кровь моего отца, а это кое-что значит... Но тебя... тебя он будет ненавидеть всю жизнь. Впрочем, я тоже...
— Вальмир...
— Что дальше, дорогой регент? Меня отравят, зарежут или по-семейному придушат подушкой?
— Изгнание.
— Ах, да, ты же честный человек! Ты веришь в слово!
— Поклянись, что забудешь о существовании герцогства... и я лично переправлю тебя через границу.
— Великолепно! А что будет, если я нарушу слово?
Тяжелый взгляд.
— Ты знаешь.
Вальмир мгновенно теряет свою лихорадочную энергию, стоит, осунувшись и постарев лицом.
— Знаю. Самое поганое, что я все прекрасно знаю...
— Я вор. Лжец. Я обманул больше людей, чем знаю по имени. Разве я могу стать другим? Стать честным?
— Хороший вопрос, — судья усмехается. — Нет, правда! Самый храбрый человек, которого я знал, был отчаянным трусом. Страх. Ужас. И злость... конечно, злость. Он жил в таком страхе, что бросался в бой очертя голову. И плевать хотел на число врагов...
— Разве это — храбрость?
— В своем роде — да, храбрость. Храбрость отчаяния.
— Я много слышал о Вас, Салим.
Салим смотрит на дородного человека, облаченного в золото и темный бархат, красный плащ облегает могучие плечи — хотя князь стар... старше герцога? Пожалуй. Но герцог мертв, в этих же темных глазах бурлит такая жизнь...
— Ваша Светлость?
— Вы — человек чести. Старый герцог поступил мудро, назначив вас регентом. Оч-чень мудро, — князь усмехается, приглаживает усы. — Могу я говорить откровенно?
— Как вы ранее выразились, Ваша Светлость, я — человек чести.
— Верно. Скажите мне, Салим, как человек чести... человеку достаточно бесчестному, чтобы быть князем уже пятьдесят лет кряду... Почему герцогом стал Карл, а не Вальмир?
— Так решил старый герцог. Не нам его судить.
— Почему? Вы умный человек, я, надеюсь, не глупее...
— Мой герцог — Карл.
— А мой правнук вчера впервые проехал верхом! Не увиливайте, Салим. Впрочем, можете промолчать... Я прекрасно знаю, что вы желали видеть на престоле старшего, а не младшего. Карл же стал герцогом только потому, что вы пошли на поводу свихнувшего от любви отца!
Молчание. В камине пылает огонь, теплый отсвет ложится на лицо князя... Со лба сбегает янтарная капля.
— Мои войска наготове. Известие о смерти герцога, один из его сыновей... солдатам нужно знамя, как вы понимаете... и — все.
— Вторжение. Я предполагал нечто подобное.
— А знаете, почему вторжения не будет?
— Вальмир отказался.
— И это знаете? Не поверите, он сказал мне при встрече...
— «Я дал слово». Так?
— Он точно не ваш сын? — невинно интересуется князь. Поднимает руки; на широченных ладонях — застарелые мозоли. — Шучу, шучу...
— И все же основная причина в другом, — князь прищуривается. — Впервые я не боюсь удара в спину. Иметь в союзниках честного человека — такое случается нечасто... Уж поверьте старому интригану.
— Карл вам не союзник.
— Зачем же дело стало? Вы постараетесь его убедить, не так ли?
— Возможно.
— Не скромничайте. Да, как союзник союзнику... Вальмир отказался взять моих солдат, это правда. Однако полным ходом идет набор добровольцев. Он создает собственную армию. Догадываетесь, зачем?
— Думаю, скоро мы обо всем узнаем...
Псовая охота.
Он ощущал себя беглецом, по следу которого идет свора. За последние дни чувство это усилилось до жути, спину сводило в ожидании слюнявой оскаленной пасти...
Лай. Ему мерещился лай.
— Плохие новости, мой господин.
Голос. Стертый, усталый; за пеленой весеннего дождя слышен брех гончих. Мутными пятнами проступают деревья...
— ...плохие, мой господин. Брат герцога нашего, Вальмир...
Тусклыми наконечниками казенных копий бьют в небо ели. Серые ели...
— ...Вальмир, вторгся в пределы баронства...
Голубизна неба — обман. Небо обретает цвет...
— ...имея войско из ста рыцарей и полутора тысяч пехотинцев...
Но почему этот цвет — серый?
— ...пехотинцев. Два дня назад случилась битва. Вальмир...
Лист... резной кленовый лист — цвета пыли?
— ...Вальмир убит. Да пребудет душа его в мире.
«Знаю. Самое поганое, что я все прекрасно знаю...»
«Он точно не ваш сын?»
Точно.
Двое.
Князь. Снежной белизны седина, как бывает у очень старых людей. Могучие руки лежат на подлокотниках кресла, словно удавы, готовые к броску... Тревожный прищур глаз.
— Говорят, вы ослепли, Салим?
Он. Лицом — старше князя, глазами — древнее бога; горькая складка губ. Плечи также широки, как и раньше, но в осанке появилась странная сутулость.
— Ваша Светлость. Ваш плащ... какого он цвета?
Князь растерянно оглядывает себя.
— Кра... малиновый.
— Серый, — князь в изумлении вскидывает взгляд. — Для меня. Я начал забывать, что существуют и другие цвета, кроме серого...
— Вы опять ничего не ели?
Он равнодушно пожимает плечами. Рослая круглолицая женщина неодобрительно качает головой, всплескивает руками:
— Даже настой ромашки не выпили! А я-то надеялась, что князь на вас повлияет... Он ведь мужчина хоть куда — старый, да крепкий. Поел за двоих, выпил за пятерых, а по пути вниз у меня ватрушку стянул... А ну! Пейте. Пейте, кому говорю!
Он берет в руки кубок, отхлебывает. С трудом глотает.
— Остыло, — виновато улыбается.
— Сейчас согрею, — оттаивает Мария. Изымает из рук хозяина кубок. — Чур, уговор: выпить все! Иначе ноги моей больше в этом доме не будет!
