Александр Громов - Запруда из песка
– Вполне, – в полной тишине ответил Герц.
– Тогда советую не терять времени. Через пять часов дадим оповещение. Никаких условий, никаких претензий к Экипажу – просто укажем место и время импакта. Что там предлагалось – Северо-Американский отсек, район Гудзонова залива? Очень хорошо. Не надо только бросать камни в лес. Мы уничтожим небольшой город – такой, чтобы вокруг него была развитая сеть дорог. Желателен также аэропорт или морской порт. Население должно успеть эвакуироваться. После оповещения об ударе у Эйхорна будет столько проблем, что он поведет уже совсем другую игру – главным призом в ней будет уже не пост, а жизнь. На этом этапе мы можем помочь ему, понятно, через посредника. И, разумеется, далеко не бесплатно.
Помолчав, Нэш добавил:
– К сожалению, нам придется оставить Эйхорна в живых.
Дальше я слушал не очень внимательно. Поднялся гвалт, каждый хотел высказаться, и все спорили со всеми. Лишь чернокожий Эйнштейн и инвалид в коляске предпочли отмолчаться, а Магазинер, волей-неволей принужденный исполнять роль председателя этого странного собрания, ей-богу, смахивал на небывалого индюка-марафонца. Пот лил с него градом, правый прищуренный глаз окончательно закрылся, платок промок насквозь. Минут двадцать длилась бестолковщина, после чего Нэш, потребовав тишины, меланхолично заметил, что время идет. Тогда Магазинер потребовал перейти к голосованию.
– Поправки и дополнения мы можем обсудить позже. Кто согласен с предложенным планом, так сказать, в общих чертах – прошу поднять руки. Так… Видно, что подавляющее большинство. Кто против?
Поднялись две руки. Одна из них была женской.
– Понятно. Команду управления прошу заняться делом.
Вместе с Герцем и Зворыкиным из зала вышли шестеро, и я гадал, кто из них Резерфорд, кто Вуд, а кто Фарадей. Не отгадав, обратился к Эйнштейну:
– Не могли бы вы сказать, кто те двое, что голосовали против?
– Вернадский и Мария Кюри, – вполголоса ответил мне негр. – Они всегда голосуют против астероидных ударов.
– Даже если импакты не сопровождаются человеческими жертвами?
Негр вынул трубку изо рта.
– Такого никогда не бывает.
– Но Тунгусский метеорит… – начал было я, находясь, видимо, в состоянии помутненного рассудка.
– Он был значительно меньше, – ответил Эйнштейн. – Да и кто может сказать, скольких охотников-эвенков в тайге он убил? Никто этого не знает.
Я сообразил, что сморозил глупость, и, кажется, покраснел. Не от стыда – от злости. Причем злиться приходилось только на себя, поскольку Эйнштейн ни словом, ни взглядом, ни движением брови не сделал попытки унизить меня. Как это было не похоже на наши академические свары!
– Если часть коллектива всегда голосует против, – негромко сказал я, – то не кажется ли вам, что рано или поздно с этой частью возникнут проблемы?
– Проблемы лояльности?
– Да.
– Нет, не кажется, – отрезал Эйнштейн. – Мы знаем друг друга много лет. Были бы они… как это сказать по-русски… шкурники, да?.. так вот, были бы они хоть на йоту шкурники, нам бы следовало насторожиться. Но они, напротив, считают, что мы не имеем права жить после того, как достигнем цели. Предать нас ради того, чтобы помочь Эйхорну, – нет, на это они не пойдут. Смешно даже предположить такое!
– Пусть смешно, – согласился я. – Я ведь тут недавно, могу легко попасть впросак. Ну а как считаете вы?
– Насчет чего?
– Насчет того, чтобы не жить по достижении цели?
Негр улыбнулся совершенно по-эйнштейновски.
– Можете ли вы определить, в чем состоит наша цель?
– Ну… более или менее.
– Завидую вам. Хотя я уверен, что вы можете назвать лишь промежуточную цель, а что будет дальше? Какие новые задачи встанут перед нами? Кто может знать?
Собрание тем временем подошло к концу. Осунувшийся Магазинер предложил устраиваться, кто как может. Тотчас нашелся доброволец, готовый проводить всех желающих на склад, и я пошел вместе со всеми. Со смехом, добродушной руганью, шутками и прибаутками мы расцепляли ржавые складные койки и тащили их в боксы, произведенные волевым решением в ранг спален. Ладони мои покрылись ржавчиной и ссадинами. Потом мы тащили матрацы, набитые чем-то синтетическим, подушки и одеяла – по две штуки на брата, ибо в этом подземелье, мягко говоря, не было жарко. Постельного белья не нашлось, о чем никто вслух не пожалел. Все мы, молодые и старые, женщины и мужчины, в свое время учились в примерно одинаковых школах для перспективных резервистов Экипажа, все привыкали к дисциплине и сдавали экзамены по выживанию, что нам мелкие бытовые неудобства? Без водопровода и канализации было бы не в пример хуже, но скоро нашлись вполне работоспособные уборные – правда, из кранов упорно текла ржавая, как сурик, вода, однако уже через полчаса была налажена примитивная, но действенная фильтрация.
Давненько я не работал с таким подъемом! Пожалуй, я не до конца уверился в том, что присоединился к людям, делающим полезное дело, но дело – оно и в Африке дело, и в Каракоруме тоже. Великая вещь хорошая компания! Здесь никого не надо было подгонять, все работали на совесть, и каждый делал то, что получалось у него лучше всего. Я – таскал койки и матрацы. Чем еще мог быть полезен новичок? К великим технарям я и не сунулся, понимая: погонят. Оставалось совершенствоваться в ремесле грузчика.
Плохой способ убить время, но все же это лучше, чем просто сидеть и ждать.
36. Запруда из песка
Кто, предпринимая дело, спешит наскоро достичь результата, тот ничего не сделает. Кто осторожно оканчивает свое дело, как начал, тот не потерпит неудачи.
Лао-цзыПять часов тянулись невообразимо долго – много дольше, чем им полагалось бы течь в заурядном нашем мире, не испытывающем релятивистского замедления времени. Хлопоты по обустройству подземного общежития не сильно уменьшили тягость ожидания. Всякую минуту толща горных пород над нами могла рухнуть на наши головы, кого-то убив сразу, а кого-то замуровав заживо, и первые показались бы вторым счастливчиками.
Жажда какого-нибудь дела – страшная вещь. Но все койки были перетащены в спальные камеры, остались сущие мелочи. Когда делать стало нечего, меня начали разрывать на части желания. То мне вдруг страстно хотелось все-таки пойти и попробовать разобраться с подключенной к чужому аппаратурой, то мечталось выйти из подземелья на поверхность, чтобы увидеть снежные пики гор и солнечный свет – возможно, в последний раз, то неудержимо тянуло поболтать с кем-нибудь, причем запечатав ему рот пластырем, чтобы не вякал, а только слушал, ну и так далее. Будь я психологом, я бы, наверное, нашел грамотное научное определение моему состоянию, сам же определил его как эндокринный зуд, осложненный шилом в заднице. А уж на часы я поглядывал не реже, чем раз в минуту, всякий раз негодуя. Нет ничего более тягучего и вязкого, чем время! Сам удивляюсь, что в конце концов я не шваркнул ни в чем не повинный бытовой прибор о стену или не растоптал каблуком.
Глупое предложение – к счастью, не мое – наладить отопление и вентиляцию наткнулось на категорический запрет, сопровождавшийся насмешками, и автор предложения сам стукнул себя по лбу, объявив, что и на старуху бывает проруха. Не хватало нам еще, чтобы спутники засекли тепловые точки от работы вентиляционных шахт! Тогда уж проще было бы выйти в эфир и на весь Корабль прокричать наши координаты.
От нечего делать я мысленно поставил себя на место Капитана Эйхорна и принялся решать задачу о вероятности обнаружения нашего убежища в течение ближайших часов, но уперся в нехватку исходных данных. Сколько подобных благоустроенных нор было нарыто по всему миру в доэкипажную эпоху? Я не знал. Сколько противоатомных бункеров, сколько хранилищ ядерных или биологических материалов, сколько могильников? Сколько подземных заводов и укрытий для техники, сколько естественных глубоких пещер, сколько заброшенных шахт – сухих соляных, например, со здоровым климатом, очень пригодных для создания резервной базы? То ли сотни, то ли, что вернее, тысячи. Да и кто сказал мне, что все резервные базы последователей Стентона находятся обязательно под землей? Дайте мне толику власти плюс одобрение руководства – и я оборудую базу хоть в Твери, хоть в Лондоне под видом института закрытой тематики или секретного завода, и никто ничего не заподозрит. А в том, что у этих загробных жителей есть свои люди среди высшего командования, сомневаться не приходилось.
Из самых общих соображений я вывел: пяти часов мало, Эйхорн не успеет. Это немного утешало. Впрочем, много ли стоят все на свете умозрительные построения при столкновении их с такой грубой штукой, как реальность?
Как известно, хорошо то, что хорошо кончается. Пять часов проползли со скоростью издыхающей улитки, но все-таки они проползли и остались позади. Я наконец-то познакомился с тремя моими соночлежниками по спальному блоку. Степенный Дорофей Евсеевич Бунько оказался Иваном Павловым, лысый живчик Уилбур Стаффорд – Вейсманом, и они тут же заспорили между собой о таких материях, что китайский язык был бы мне, наверное, понятнее, а Робер Лануа в прошлой жизни отзывался на имя Никола Тесла. Впрочем, он скоро извинился и ушел помогать технарям.
