Михаил Савеличев - Меланхолия
- Их... их... И любое усилие было равноценно для меня вкатыванию каменной глыбы на высокую гору. Например, попытка выслушать, что говорит мне мой знакомый, после нескольких коротких фраз привела к такому росту беспокойства (так как над ним нависли эти угрожающие фигуры), что я вынужден был бежать ("Это он обо мне, наверное", - пояснил профессор Эй)... Я с трудом сосредотачивал внимание на каком-либо предмете. Мой дух тут же уходил куда-то далеко, где меня сразу атаковали демоны, словно я специально провоцировал их на это.
- И что дальше? - фон Гебзаттель теперь единственный не пользовался зеркалами. Он сидел на вершине подковы и оттуда просто смотрел на поднятый к потолку станок и опутанною железными ухватами фигуру.
- Я протестую! - выкрикнул Кречмер. - Вы провоцируете клиента, уважаемый коллега. Взгляните на его биометрические данные, они свидетельствуют о легкой внушаемости особи...
- Коллега, коллега, - укоризненно постучал молоточком Бейль. - Здесь не время и не место... В конце концов нас интересует не физиогномия, а нозология данного прецедента.
- Неужели? - недовольно пробурчал Кречмер.
- Продолжайте, - кивнул фон Гебзаттель.
- Поначалу эти сдвиги мысли, эти уступки осуществлялись по моей воле, по моему желанию... но затем они стали происходить сами по себе. Это была своего рода слабость: я чувствовал, что меня к этому кто-то толкает... Вечером, пытаясь уснуть, я закрывал глаза и волей-неволей попадал в водоворот. Но днем мне удавалось удержаться в стороне. У меня бывало ощущение, будто я вращаюсь как белка в колесе, после чего появлялись фигуры. Я должен был лежать в постели без сна, в напряжении, и лишь через много часов враг чуть-чуть отступал...
- Вы как-то пытались с этим бороться? - спросил Бейль.
- Вы верите во всю эту чушь? - усмехнулся травести. - Верите в то, что кто-то может держать под контролем процесс распада? Физиологию?
- Тем не менее, такие факты отмечены, - поморщился профессор Эй. - К тому же, я надеюсь, вы слышали, как пациент упомянул, что днем ему удавалось пересиливать приступы.
- Хорошо, - сказал травести, - хорошо, если вы желаете стать объектами манипуляции, то это личное дело каждого. Но профессиональная этика требует от нас рассмотрения и тщательного изучения всех обстоятельств.
- Мы отметим ваше особое мнение, коллега, - кивнул Председательствующий. - Продолжайте, мы слушаем.
- Все что я мог сделать - это не поощрять происходящего и не уступать ему, - травести внезапно подался вперед и даже ладонь приставил к уху, - Много позже уже по своему желанию я мог увидеть эти фигуры и сделать выводы о своем состоянии... Чтобы не терять контроля, я должен был произносить защитные слова; благодаря этому я лучше осознавал то новое "Я", которое, казалось, пыталось спрятаться за завесой.
- Какие это были слова?
- "Я есмь", когда пытался почувствовать новое "Я", а не прежнее, "Я есмь абсолют", я имею в виду свое соотношение с физическим миром, я не хотел быть Богом, "Я есмь дух, а не плоть", "Я един во всем", "Я есмь длящееся", или пользовался единичными словами - "сила", "жизнь". Эти защитные слова всегда должны были находиться под рукой. Постепенно они стерлись, превратились в чувства... Пробуждаемые ими ощущения "аккумулировались" таким образом, что уже не нужно было их повторять, или, даже, думать о них. Тогда я мог видеть фигуры в любой момент по своему желанию, мог исследовать их, ведь они мне не навязывались...
- То есть, вы хотите сказать, что пытались бороться со своей болезнью? - уточнил Геккель, почесывая небритые щеки. - Интересно, интересно...
- Ничего интересного... то есть, ничего нового, коллега, - веско произнес профессор Эй. - В моей монографии такие случаи подробно расписаны и если бы вы удосужились хотя бы просмотреть ее...
- Я не только удосужился, но и весьма внимательно ее прочитал, уважаемый профессор. Возможно, вы даже видели мою рецензию в "Вестнике"... Или в "Письмах"?
- Так это была ваша пошлая анонимка? - делано удивился профессор Эй. - Не ожидал, коллега, не ожидал, что научная добросовестность изменит вам и на ЭТОТ раз.
- Вы обвиняете меня в диффамации? В научной некомпетентности?! - вскочил Геккель, продолжая шарить по столу в поисках молоточка.
- Коллеги, коллеги, - захлопал в ладоши Председательствующий, - прошу вас успокоиться. В конце концов мы не на диссертационном совете. Это - клиника!
- Я читал, - обиженно сказал Геккель и уселся.
- Если бы вы или еще кто-нибудь среди присутствующих взял на себя труд ознакомиться с моей работой, то он бы наверняка на странице шестьсот пятьдесят девять...
- У, да это же самая середина, - вздохнул травести.
- Да, коллеги, да. На странице шестьсот пятьдесят девять вы бы встретили маленькое примечание, приглашающего каждого из дочитавшего до этого места посетить мой дом и получить из моих рук чек на шестьсот пятьдесят девять монет! И пусть мои уважаемые коллеги простят мне такую вольность в издании научных трудов, но прошу рассматривать данный случай как некоторый чистый эксперимент с вполне, надо сказать, ожидаемым результатом.
Профессор Эй торжествовал. Коллеги безмолвствовали. Затем раздался смешок, потом еще один, еще, смех путешествовал от одной белой фигуры к другой, дергал за неряшливо торчащие нити, отчего Высокий Ареопаг вдруг превратился в сборище обыкновенных зрителей на представлении комедиантов.
- Нет... нет... я не могу, - рыдал Геккель и слезы застревали в жесткой щетине.
- А у меня... а у меня... на странице... пятьсот... - тоненько пищал и повизгивал травести.
- Ха-ха-ха!
Оттирая слезы Председательствующий заколотил по столу молоточком:
- Коллеги, коллеги, хватит, обсудим наши взаимные долги на кафедре... - чем вызвал новый взрыв смеха.
- А кто сколько обещал? - поинтересовался травести.
Кречмер наклонился и шепнул ему что-то на ухо, отчего выщипанные в узкие дуги брови поползли вверх.
- Однако, - покачал головой травести, - неплохой приработок даже к профессорской стипендии. Пожалуй, я сегодня же возьмусь за перелистывание того, что наслали мне друзья... А если толкового студента засадить? Или - сканером, а затем - программой?
Тут травести обнаружил, что все остальные уже молчат и с интересом прислушиваются к его размышлениям вслух. Наступила полная тишина. И вдруг глубоко в недрах здания родился, набрал силу и прокатился по гулким коридорам, невзирая на запертые двери, отчаянный вопль, искаженный попутными эхами, вобравший в себя весь покой расслабляющих инъекций, чтобы выплеснуть их жуткой и трагичной модуляцией. Наверное, где-то сработала сигнализация, куда-то ворвались закованные в пластиковую броню санитары, кто-то стал отплевываться и кидаться собственным дерьмом, накрикивая пророчества на постоянно работающий магнитофон. Люди без судьбы, проступки без последствий.
