Роберт Шекли - Лавка старинных диковин (сборник)
– Эй, ребята, – сказал он. – Кажется, беседа затягивается, а меня так никто и не представил.
Грелич мрачно исправил ошибку.
– Почему бы не сделать перерыв и не перекусить? – предложил Ричи, обнаружив, что может говорить более свободно. – Я бы не отказался.
– В округе есть вегетарианский ресторан? – поинтересовался Грелич.
– Господи, понятия не имею, – сказал Ричи. – В паре кварталов отсюда есть вполне приличное кубинское кафе.
– Я никогда не возьму в рот некошерную падаль, – заявил Грелич. – Не говоря уже о том, что я вегетарианец.
– Тогда сам предложи, умник, – ответил Ричи.
– Господа, – подал голос Соломон. – Мы возьмем такси – я плачу – и отправимся в нижний Ист-Сайд, к Ратштейну.
Такси высадило их на углу Второй авеню и Четвертой улицы. Заведение Ратштейна было достаточно большим, порядка ста столиков, но почти пустым. Только за одним столом расположились двое мужчин: они пили кофе, закусывали блинчиками и о чем-то спорили.
– Прошу за Философский Стол. – Соломон сделал приглашающий жест и провел Ричи и Грелича к овальному столу на восьмерых. – Здесь часто сиживали Шельпштейн из Нью-Йоркского университета, иногда захаживает Ганс Вертке из Колумбийского.
Ричи никогда не слышал раньше об упомянутых джентльменах. И ему совсем не нравилась вегетарианская кухня. Он согласился на тарелку яичных пирожных и тоник из сельдерея. Грелич заказал блинчики с клубникой. Эсфирь предпочла рисовый пудинг. Соломон выбрал себе блюдо из риса с овощами.
Официант оказался пухлым коротышкой среднего возраста с копной редких седых волос на голове. Смахивал он на европейца. Двигался медленно, словно каждый шаг давался ему с большим трудом.
– К семи часам столик придется освободить, – сказал официант. – На вечер он зарезервирован.
– Сейчас еще только три пополудни, – проворчал Грелич. – Боже упаси, чтобы известнейшим философам современности пришлось вести свои дискуссии в другом месте. Мы уйдем отсюда задолго до начала их умных бесед.
– Наши клиенты привыкли видеть их за этим столом, – ответил официант. – Меня зовут Яков Лейбер, к вашим услугам.
Поначалу разговор шел понемногу обо всем. Перемывали косточки знакомым, обсуждали происшествия и скандалы, ругали погоду и политику. Благодаря этой беседе Ричи открылось лицо старого Нью-Йорка, города с доходными домами, ручными тележками, миквами [15]и дешевыми квартирами-студиями для студентов. Ричи казалось, что разговор идет о Нью-Йорке столетней давности, а не о современном индустриальном и деловом центре.
Когда они проезжали на такси по Второй авеню, Ричи заметил множество испанских продовольственных магазинов, парфюмерных лавок, закусочных и прачечных. То, что раньше было еврейским кварталом, превратилось в испанский баррио, или как там они называют свои трущобы.
Ричи поделился впечатлениями с Эсфирью.
– Все меняется, – вздохнула она. – Говорят, заведение Ратштейна держится только благодаря богатым еврейским мафиози из Нью-Джерси. Им хочется иметь нормальное место в центре, где можно прилично отобедать во время деловых поездок.
– Видел я когда-то фильм, – сказал Ричи. – Еврейский гангстер и его дочь, другой гангстер, молодой парень, который влюбился в дочь первого гангстера и отправился назад во времени, чтобы убить ее будущего супруга, потому что он плохо с ней обращался. Не помню, как они раздобыли машину времени, но по тем временам это смотрелось вполне логично.
– Так он заполучил девушку? – спросила Эсфирь.
– Типа того. Запутанный был сюжет.
– В выдуманных историях всегда так, – возвестил Грелич. – В жизни все совсем по-другому. Жизнь чертовски проста.
– Не могу согласиться, – сказал Ричи. Он уже понял: Грелич любит ставить вопрос таким образом, чтобы обязательно напроситься на возражение собеседника. – Как-то я писал рассказ со сходным сюжетом – тема-то не новая. И что получилось? Одна путаница. Боже ж ты мой, даже моя путаница запуталась.
Эсфирь засмеялась. Пустил смешок Соломон. Да и Грелич одобрительно хрюкнул.
– Ай, мальчик, – сказал Грелич. – А я и не знал, что ты у нас писатель.
– Ну, так уж и писатель, – скромно потупился Ричи. – Так, несколько рассказиков в журналах. В онлайновых, безгонорарных. Правда, среди их авторов есть пара имен.
– Так вы писатель?! – воскликнул официант Яков; он подслушивал разговор, накрывая стол.
– Ну, пишу немного.
В гостевой книге на своем сайте Ричи уже наталкивался на кое-какие едкие замечания профессиональных писателей. И это привело его к глубокому убеждению, что нечего звать себя писателем, пока не продашь хотя бы парочку своих творений.
– Так-так, писатель, – задумчиво покачал головой Яков, вытирая руки о фартук. – А я вот в издательском бизнесе подвизаюсь.
– Вы издатель? – поинтересовался Грелич.
– Нет-нет, что вы! Всего лишь переводчик. С румынского. У меня есть знакомый, румынский писатель-фантаст, вот я его и перевожу…
– На английский? – спросил Грелич.
– Конечно на английский! Ну вы и спросили. На урду, что ли?
– И как же зовут этого автора? – вставил свои пять копеек Ричи.
Он так и не смог повторить названное Яковом имя даже после нескольких старательных попыток и решил оставить это на потом. Но имя записал, чтобы проверить, насколько данный автор известен в научной фантастике.
– Сколько у него публикаций?
– На английском ни одной. На румынском – горы. Это вопрос времени. Я сумею его продать.
– Так вы еще и агент?
– Честь имею.
Ричи хотелось поинтересоваться у Лейбера, насколько хороши его контакты в издательском мире и не собирается ли он брать новых клиентов. Но он никак не мог найти повод перевести разговор на интересующую его тему. В конце концов созрело решение как-нибудь зайти к Ратштейну в другое время, без Соломона и Эсфири и, если судьба будет благосклонна, без Грелича. Начинающему писателю всегда полезно поддерживать хорошие связи с агентом, чем бы тот еще ни занимался.
– Как бы то ни было, – сказал Грелич, – мы собрались здесь, чтобы обсудить положение, в котором оказался я с этим гоем в голове.
Идей ни у кого не было. В итоге рассмотрели предложение вернуться в квартиру Ричи. Однако Соломон устал, да к тому же у него была на вечер назначена встреча. Греличу на сегодня хватило споров, а Эсфирь торопилась на очередную телевизионную мыльную оперу. Посему решили собраться вечером следующего дня – сначала в кафетерии на Восточном Бродвее, а затем у Ратштейна (это после того, как Ричи заявил, что оплатит счет).
Изрядно вымотанный, Ричи-Грелич рухнул на кровать и уснул без сновидений.
Утром Ричи сварил кофе, и два невольных владельца одного тела пришли к соглашению: сходить в офис компании ММТ и выяснить, что же все-таки произошло.
Грелич находил ситуацию забавной. Его страстное желание покончить с собой как-то утихло, суицидальный порыв растворился в воздухе, с новой силой проявился вкус к жизни.
Вероятно, медицинская процедура, призванная убить Грелича, вместо этого вытравила из сознания все мучившие его философские проблемы. Прежде они приводили Грелича в отчаяние, теперь же представляли сугубо академический интерес, вернее, полное отсутствие такового. С чего это вдруг гробить себя только потому, что ты не можешь решить, есть Бог или нет?
Ричи, со своей стороны, желал полностью владеть пространством своего разума без всяких там греличей в башке. Но ему понравились друзья своего случайного партнера по черепной коробке. Эсфирь – настоящая леди. Соломон – интересный собеседник. Ричи никогда не предполагал, что в мире есть темнокожие евреи, и ему очень хотелось выяснить, как такое могло произойти.
А еще был Лейбер, вполне возможно будущий агент Ричи.
Лейбер, конечно, не относился к друзьям Грелича, но как получилось, что Ричи с ним встретился? Благодаря соседству – или слиянию? – с Греличем.
У Ричи было хорошо развито чувство справедливости, и ему казалось неправильным желать смерти человеку, познакомившему его с Лейбером, который, если он действительно хороший агент, сможет изменить жизнь начинающего писателя.
И все же Ричи совсем не радовала мысль о существовании в одном теле с Греличем. А может, тот еще и шарит по воспоминаниям Ричи?
Грелич держался подчеркнуто корректно. Он не остановил Ричи в желании навестить офис ММТ, чтобы выяснить, почему это он, Грелич, не умер, – даже обладая лучшим контролем над телом. В конце концов, Грелич был изначальным владельцем этого тела и спокойно мог помешать Ричи двигаться, куда тот хочет. Он мог заставить тело весь день просидеть в квартире, или отправить его на прогулку по парку, или пялиться круглые сутки в экран телевизора.
Вместо этого Ричи-Грелич взял такси и поехал на Двадцать третью улицу.