Юрий Кудрявцев - Три круга Достоевского
В этой длинной цитате, не привести которую было совершенно невозможно — настолько она ярка, раскрыто многое, указано на деление общества на вполне довольных существующим и недовольных. Вот эти-то довольные и пускают клевету по адресу недовольных существующим, ухватившись за какой-то мелкий промах, значительно меньший, чем делают часто сами клеветники. При этом клеветник в печати служит тому порядку, который в свою очередь служит ему и создает возможность его безбедного существования, совсем не пропорционального его скудному уму и куцему таланту. У клеветника много средств: и насмешки над искаженной до неузнаваемости идеей, и угроза тюрьмой. Клевета — это стиль полемики продажных литераторов. Продажность печатного слова всегда вызывала резкую неприязнь Достоевского.
Художник высказал свои мысли и о том, какими он хотел бы видеть печатные издания. В одной из статей он выступает против того, что сотрудник журнала тем лучше, чем он меньше имеет самостоятельной мысли. Куда укажут, туда и пойдет. Такое противоположно взглядам Достоевского. Достоевского не устраивает тенденциозность печатного издания, выражающаяся прежде всего в том, что критикуют там лишь «чужих». Человек же, близкий печатному изданию по духу, всегда выставляется в самом благородном виде, каким бы он ни был на деле. Каким хотел бы видеть Достоевский печатное издание, можно судить по небольшой статье «Несколько слов о Михаиле Михайловиче Достоевском», где он коснулся принципов журнала «Время».
«Мысль об издании журнала возникла у Михаила Михайловича еще давно. Мысль его состояла в том, что нужен свежий литературный орган, независимый от обязательных журнальных преданий, вполне самостоятельный, чуждый партий, чуждый застарелых, преемственных и почти бессознательных антипатий, не поклоняющийся авторитетам и совершенно беспристрастный» [1930, 13, 340]. Таким хотел видеть журнал не только Михаил Достоевский, но и Федор Достоевский. И надо сказать, что «Время» за тот короткий, до своего закрытия, период показало, что Достоевские в основном следовали этим требованиям. Достоевский не только провозглашал те или иные принципы, но и, как правило, начинал их осуществление с себя.
Эти принципы, по Достоевскому, к любому печатному слову применимы, к высказанному как в журналистике, так и в художественном произведении.
Но у каждого из этих явлений есть своя специфика.
Журналистика, и прежде всего газета, имеет, по Достоевскому, главной целью информацию, она «на том стоит, чтоб извещать о фактах» [1895, 10, 327].
Достоевский отмечает, однако, что очень нередко газеты забывают свое прямое предназначение. Вот в Петербурге произошли пожары. «Санкт-Петербургские ведомости» пишут об этом очень мало. И Достоевский замечает: «Какая цель подобной невнимательности к событиям дня?»[8]. В одной из статей он высказал свое обобщенное отношение к газете: «Возьмешь газету, читать не хочется: везде одно и то же, уныние нападает на вас, и только согласишься, что много надо иметь хитрости, пронырливости, рутинной набивки руки и мысли, чтоб об одном и том же сказать хоть и одно и то же, но как-нибудь не »в тех же словах. И теребят свой умишко несчастные и проклинают свою участь. И сколько, может быть, драм, даже чего-нибудь трагического происходит где-нибудь в сыром углу в шестом этаже, где в одной комнате помещается семья, голодная и холодная, а в другой сидит фельетонист...» [1930, 13, 155].
Достоевский отмечает уход печати от освещения отрицательных явлений действительности, уход ее от нежелательных фактов. Газета перестает делать свое прямое дело, ради которого она и создана. Она бежит не к фактам, а от фактов.
Но зато газета занимается в первую очередь тем, чем она должна заниматься во вторую. Вернее, она вообще не должна этим заниматься, это ей противопоказано. Газета клевещет, как это было в случае со статьей Келлера против князя Мышкина, статьей настолько отвратительной, что один из героев «Идиота» вынужден был заметить о ней: «Это черт знает что такое, ...точно пятьдесят лакеев вместе собрались сочинять и сочинили» [8 222]. Насчет количества, может быть, здесь ошибка, качество же пишущего обозначено четко.
Газета делает «общественное мнение», разумеется, ложное. На что Достоевский вынужден заявить: «Народные стремления создаются всем народом, а не сочиняются в редакциях журналов» [1895, 10, 328 — 329]. Относительно истинных писатель прав. На нужны не истинные, а угодные. Суррогат. Его можно сочинить в редакции и выдать за мнение народа.
Журналы и газеты натравливают одни слои населения на другие, как это делали некоторые петербургские газеты во время пожаров, натравливая народ на студентов [1930, 13, 288].
Журналистика служит в основном тому дню, когда ее издания выходят. Она служит минуте. Это естественно. Правда, Достоевский и от нее хочет служения не только минуте, но и чему-то» большему. В один период времени писатель больше всего ценит «Московские ведомости», так как все газеты, кроме этой, «эксплуатируют лишь минуту» [П, 3, 285].
Художественная литература — дело другое. Это не журналистика. Ее задача — далеко не минута. Достоевский против сведения литературы к журналистике. Мысли об этом можно найти в записных книжках, письмах, в художественных произведениях. Так, в «Скверном анекдоте» впервые, по-моему, в его художественном творчестве появляется, с оттенком иронии, понятие «обличительная литература». В «Бесах» представителем такой литературы является Кармазинов. Хроникер, от имени которого ведется повествование, сначала упивался его произведениями. Но, как он говорит, «потом я несколько охладел к его перу, повести с направлением, которые он все писал в последнее время, мне уже не так понравились, как первые, первоначальные его создания, в которых было столько непосредственной поэзии; а самые последние сочинения его так даже вовсе мне не нравились» [10, 69].
Конечно, хроникер — это еще не автор, тут возможны коэффициенты. Но в этих словах выражена мысль авторская. Ибо она повторяется и в других частях наследия, где речь идет о данной проблеме. Вот заметка из записной книжки 60-х годов: «Главное оттого, что от литературы требуют журналистики, У литературы как у могущества свои законы, а ее направляют в разные стороны, как попало. Достоинство литературы» [ЛН, 83, 127].
Достоевский выступает против тех, кто разрушает литературу, сводя ее к какому-то угодному освещению сегодняшнего дня. Он проводит мысль о том, что у литературы иные законы и иное назначение, чем у журналистики. Писатель не только констатирует факт унижения достоинства литературы, но и борется за это достоинство. В той же записной тетради можно прочесть: «Мы были искренни и чистосердечны и будем таковы, мы не променяем литературы, мы ценим ее... Литература — выражение всей жизни» [ЛН, 83, 127]. Та же мысль в письме И. Тургеневу: «Но с начинающимся презрением к литературе мы намерены горячо бороться» [П, 1, 338].
