Темные числа - Зенкель Маттиас

– В то время как лучшим компьютерам американского космического агентства требуется тридцать минут для расчета маневра стыковки, советский вычислительный комплекс решает ту же задачу за три минуты! И все это не в последнюю очередь благодаря выдающимся достижениям наших программистов.

Едва стихли аплодисменты, из замаскированных громкоговорителей зазвучал гимн, написанный специально для Спартакиады. На экране огромного монитора появилось пиксельное изображение скульптуры «Родина-мать».

– Сыны и дочери Советского Союза, – зазвучал, отдаваясь эхом, женский голос. – Страна призывает вас под знамя Первой Международной спартакиады молодых программистов. Родина оказывает вам высокое доверие, которое предстоит оправдать, применив все знания и творческие способности. Помните об этом.

Оператор как раз перевел камеру на ряды стоявших навытяжку молодых программистов, когда Прокольев наклонился к Морозову и шепнул:

– Использовать наш мощнейший суперкомпьютер, чтобы показывать восьмицветную графику…

Их кислые лица, снятые крупным планом, не попали в телевизионный репортаж о церемонии. Но было уже поздно: от председателя комитета Спартакиады не укрылись два колеблющихся стяга. По сосредоточенному выражению лица Совакова Леонид понял, что на этот раз разбирательством с воспитанниками дело не ограничится. Если не удастся победить на Спартакиаде с разгромным счетом, это положит конец его тренерской карьере.

Перестройка

Московская область, 1984 год

Ира очнулась, застонала, страшно хотелось пить. Она лежала на траве и сломанных ветках. С трудом удалось открыть опухшие глаза. Солнечные лучи играли в кронах берез. В тени у полчищ комаров и оводов были прекрасные условия для нападения. Ира почесала укусы на ладонях, и сразу же отозвались истерзанные ступни, ноги, руки, щеки и уши. Голова гудела так, будто насекомые сквозь уши проникли внутрь черепа. Стоило встать, как в глазах потемнело. Ухватившись за дерево, Ира огляделась: ради всего святого, где она? Вокруг одни березы. Молодые веточки трепетали на ветру, словно мечтали быть срезанными и использоваться в бане, где ими будут хлестать спины. Сердце и дыхание постепенно приспособились к тому, что Ира стоит. Отважившись оторвать руки от ствола, она расправила измятое платье. Все в пятнах от травы, подол разорван, остается только выбросить, когда Ира доберется до дома. А где дом? Она побрела куда глаза глядят, спотыкаясь босыми ногами на мягких заячьих тропах. Ближе к опушке идти стало труднее. Ира перебиралась через полузасыпанные окопы и разрушенные танковые рвы, обходила старые воронки от гранат, где скопилась вода и строительный мусор. Она перелезала через крапиву и заросли ежевики, пытаясь понять, как здесь очутилась. Было жутко. В старице Москвы-реки покачивалась весельная лодка. На корме с удочкой сидел крепыш лет сорока пяти – пятидесяти.

– Не могли бы вы перевезти меня к электричке? – крикнула Ира.

Рыбак охотно согласился.

Новотмутараканский район, 1985 год

Ира развалилась на пассажирском сиденье черной «Волги», встречный поток воздуха овевал босые ноги. Если водитель Виталия хочет, пусть пялится, лишь бы с дороги не слетел. Наверняка он прошел специальную подготовку и мог бы ехать строго по прямой даже с закрытыми глазами. Они обогнали открытый грузовик со студентами техникума «Бенедиктов», которые, как гласил плакат на борту, помогали совхозу заготавливать сено. Только что они распевали песни, теперь же наперебой клялись в любви и делали двусмысленные жесты. Ира показала им фигу.

Водитель Виталия вспотел, словно крутил педали. Края полей поросли желтой и ядовитой для сельскохозяйственных животных дикой редькой, за комбайнами и тракторами вились клубы пыли, вынуждая Иру то и дело поднимать окно. Вдоль улиц тянулись посеревшие от солнца, копоти и дождя деревянные дома. В каждой пятой или шестой деревне стоял элеватор или плоские панельные здания. Из приемника лилась народная музыка.

– Завтра будет дождь, – сообщил водитель.

– Это ты по облакам определил?

– По запаху.

– А-а.

Значит, запах сушеной рыбы, смешанный с запахом солидола и соломы, означает дождь? Ира смертельно скучала. Она велела водителю остановиться и купить у бабки вишню, Виталий потом с ним рассчитается, а если нет – пусть пойдет в счет за удовольствие любоваться ее ногами. Последующие километры она выплевывала в окно косточки. Жевательная резинка, которую она положила на время в пробку от бутылки, упала, как назло, на коврик. Водитель скрипнул зубами, но промолчал. На горизонте возник лесочек. Ослепительно сверкало солнце, отражаясь в воде.

На дачу Виталия они приехали в разгар полуденной жары. Повсюду стрекотали кузнечики. Интересно, можно ли по частоте этого звука предсказать погоду? Под навесом теснились ящики с яблоками и ведро, полное смородины. На стенах сушились травы и луговые цветы, под ними стояла корзина с корой ясеня. Ира сомневалась, что Виталий заготовил это все сам: может, после того как умерла жена, он направлял ефрейторов в помощь садовнику? Маслянистые пятна перед забором явно оставил транспортный вертолет.

Проволочная радиоантенна завибрировала, когда Ира поднялась по крыльцу на веранду. У двери стояла детская коляска, в которой лежали черный и белый пластмассовые пудели с вывернутыми лапами. В прихожей в нос ударил горьковатый запах багульника. Ира привычным движением пригладила рыжие кудри и вошла:

– Вита? Ты где?

На комоде она увидела фотографию его кривозубой дочери в школьной форме. На стене висели любительские акварели и галерея фамильных портретов, по которым нельзя было догадаться, что кривые зубы передаются из поколения в поколение. На выцветшем фото Виталий был запечатлен на рыбалке во время службы сержантом. Казалось, за несколько десятков лет он ничуть не постарел, или, может, с пойманной щукой гордо позировал его отец? В красном углу тикали немецкие часы с кукушкой, которые Виталий бережно хранил как сувенир, хотя кукушка, словно чувствуя себя военнопленной, ни разу не произнесла ни звука. Из спальни доносились неравномерный храп и сонное причмокивание. Ира толкнула дверь. По озорной ухмылке Виталия она поняла, что тот и не думал спать. Он постучал ладонью по матрацу. Ира заколебалась:

– Мы сразу займемся сексом? Я бы хотела искупаться.

Крыльцо на веранде заскрипело. Водитель втащил чемодан Иры, поставил его в прихожей и бросил взгляд на часы с кукушкой. Тяжело дыша, он спросил:

– Будут ли еще приказания, товарищ генерал-полковник?

Приказания были.

– Пожалуйста, не надо, – сказала Ира.

Однако Виталий сделал вид, что не расслышал.

– Я просто соглашусь, – сказала Соня.

– Ты думаешь, здесь что-то улучшится, если все уедут в Калифорнию? – возразил Паша, не поднимая глаз, и разложил «Кельтский крест».

– Что улучшится? Я просто не желаю больше ни в чем себе отказывать ради высоких идеалов. Я хочу покупать резиновые сапоги, когда они мне нужны. Надо ускорять социально-экономическое развитие, но мы уже с ног валимся с этими паприкой и помело…

– Одно невозможно без другого, – перебил Аркадий.

Ире надоела перебранка сестры и братьев, и она задернула шторы. В аквариуме засияли крабы. Они светились, как цифры наручных часов, якобы из-за того, что после испытаний американского ядерного оружия в их панцири попал радий. Виталий рассказывал, что его шурин привез этих светящихся глубоководных животных после выполнения боевого задания в Тихоокеанском регионе. Ира не знала, правда ли это. Может, он просто купил крабов в зоомагазине и покрыл светящейся краской. Так или иначе, крабы были великолепны. Паша оторвался от карт, Соня замолчала. Аркадий же явно был лишен чувства прекрасного.

– Свет как при коптилке, я так не найду этот винтик, – заныл он.

Магнитофон зажевал его любимую кассету, и Аркадий раскручивал корпус, чтобы распутать и аккуратно укоротить пленку. Ира раздвинула шторы и увидела вылезающего из трактора Лёшу: он добирался на попутках. Он неловко вступил в лужу перед насосом, счистил грязь с сандалий о нижнюю ступеньку крыльца. Соня бросилась ему навстречу, повисла на спине, пока он снимал мокрые носки. Едва Лёша сел за стол, Паша поинтересовался, как все прошло в клубе.