Вячеслав Рыбаков - Наши звезды: звезда Полынь (журнальный вариант)
Он снял лыжу с расшибленной ноги. Тогда девчонка распрямила здоровую - и стал виден надетый на нее расщепленный обломок лыжи. Надо же, она его спрятала… Зачем? Чтобы не выглядеть жалко? Ну, пигалица… Молодец, чес-слово… Вот ведь угораздило ее… Он снял обломок. Повернулся спиной и встал на четвереньки.
– Заползай.
Очень странное, щекотное для души это было чувство, когда на него уселось сзади и потом, устраиваясь повыше и поудобней, от задницы к плечам аккуратно поползло мелкое, но цепкое существо потенциально женского пола. Как ни крути - не мартышка. Тонкие и гибкие, как хлыстики, руки, шурша тканью комбинезона, неловко обняли его за шею, широко разведенные коленки обхватили бока.
– Так? - стесняясь, спросила она.
– Ага, - одобрил он.
Пигалица оказалась удивительно легкой, не девчонка, а пластмассовая Барби в натуральную величину. Вовка осторожно распрямился. Она, едва слышно ойкнув, поехала было вниз по его спине, но тут же притормозила; здоровая коленка прижалась плотней, а руки судорожно передавили ему горло.
– Только не придуши меня.
Она стремглав освободила кадык. Надо же, сразу поняла где… Чуткая.
– Прости, пожалуйста, - покаянно пробормотала она и повторила: - Так?
– Да, - сказал он. Чтобы храброй фитюльке стало повеселей, он жеребячьи топнул ногой и громко заржал: - Иго-го!
И, работая только ногами, чтобы плечи и спина оставались неподвижны и девчонке сподручней было держаться, он, по возможности поддерживая ее за коленки, начал первую в своей жизни эвакуацию пострадавших.
Поначалу они не разговаривали. Осваивались. Стеклянные изваяния сосен роями плыли назад. Скрежетал и рычал под ногами снег.
Потом сзади раздался фитюлькин голос:
– Ты еще не устал?
Надо же, заботливая нашлась…
– Нет, - сказал Вовка. - Ты легкая. Не завтракала, наверно.
Он хотел пошутить, чтобы еще немножко ее развлечь, но она оскорбилась:
– Как не завтракала? Завтракала!
– А если даже и устану- мне полезно.
– Почему?
– Хорошая физподготовка.
– Ты спортсмен?
– Нет.
– Хочешь в армию?
– Позовут, так пойду, но…
– А, поняла! - сказала она. - У вас в фашистском уставе сказано, что в здоровом теле - здоровый дух.
– Дура, - сказал он.
Некоторое время она молчала. Ее дыхание обиженно участилось и горячо щекотало ему шею сзади.
– Прости, - неловко пробормотал он. - Я же сам тебе… Прости. Я в космос хочу. Знаешь, сколько весит скафандр для выхода в открытый космос?
– Сколько? - заинтересованно спросила она как ни в чем не бывало.
Он и сам не знал.
– Много, - сказал он. - Больше тебя.
Первый поворот… Километр прошли.
– А зуб даю, - сказала она, - пока ты сюда не приехал, про космос и не думал.
– Точно, - подтвердил он.
– Тут место такое. У нас мальчишки в классе как с ума посходили. Все хотят кто на Луну, кто на Марс. Просто смешно. Таблицу умножения друг у друга выясняют, но болтают с умным видом про апогей и перигей. Я у одного спрашиваю: а что выше - перигей или апогей? Молчит, моргает… Я у другого… Только третий вспомнил.
И я на них похож, подумал Вовка. Надо будет посмотреть, сколько весит скафандр.
– Ты в каком классе? - спросил он.
– Ты молчи, - заботливо ответила она. - Береги дыхание. А я буду тебя развлекать разговорами.
Он скорчил рожу типа “фу ты, ну ты” - но видеть этого она не могла.
– Я вот не понимаю: а зачем, собственно, этот космос?
– То есть как? - удивился он.
– Нет, конечно, интересно. Вот как я сюда забрела. Идешь, идешь, и хочется все дальше и дальше. Но ведь это просто идешь. Ни денег не надо, ни ракету строить… А такое сложное дело должно быть для чего-то очень нужного. Вот был в России философ Федоров. Он странный, я его поэтому люблю. Только читать ломает, у него такой язык… Жутики. Он был совершенно религиозный человек, но сам этого не понимал и хотел, чтобы все, что в религии обещано, было прямо тут. Он в науку верил, как в Бога. Если наука чего захочет, сказал он, то обязательно это сможет. А что самое важное для людей? Не бояться смерти. Поэтому надо воскресить всех, кто умер. Не дожидаться Страшного суда, когда Бог воскресит, а научиться самим. И будет рай. Федоров это называл: воскрешение отцов. Тогда встает вопрос: а куда же расселить такую прорву народу? Земли не хватит. И вот Циолковский, между прочим, его почти что ученик, сказал: в космос. Там места бесконечно много. И начал придумывать ракету. Вот ради такой цели - это я понимаю…
Вовка, втянувшись в ритм, с неторопливой размеренностью отпихивал то правую, то левую лыжню, и те будто сами несли его, как несет пловца, накатывая волна за волной, безветренная морская зыбь. Голова была свободна для беседы - но Вовка ушам своим не верил. Слушать детский голосок, произносивший все это, было противоестественно. Как если бы маленькая золотая рыбка в аквариуме, подплыв к стеклу, вместо беззвучного и бессмысленного шлепанья губами открыла ротишко и зычно выдала из-под воды оперную арию.
– Слушай, а ты правда еврейка?
– А что? Думаешь, я так шучу?
– Нет, просто… - он не знал, что сказать, потом нашелся: - Не похожа. У тебя нос скорей картошкой, чем клювом…
– Еще вытянется, - кровожадно пообещала она.
– Да ну тебя. Я серьезно спрашиваю…
– А если серьезно - то наполовину. Папа русский. По фашистским понятиям - самый криминальный вариант.
– Понятно… - хмуро проговорил он.
– Но ты знаешь, я про все эти национальные дела вспоминаю, только когда слышу, что жидов ругают.
Он помолчал, потом не выдержал:
– А когда русских?
– Ну, знаешь, - возмутилась она, - смотря за что.
– Вот то-то и оно, - сказал он, поразмыслив.
– Что?
– Что когда евреев несут по кочкам, ты сразу вспоминаешь, что еврейка. И сразу: а-а-а! наших бьют! А когда русских - то не вспоминаешь, что русская. Тут, мол, за дело ругают, справедливо. А тут, пожалуй, перехватили… Но за живое не берет. Правильно я понял?
Она долго молчала. Он метров полтораста успел отмахать и уже почти уверился, что опять ее обидел, но она задумчиво призналась:
– Даже в голову никогда не приходило посмотреть так.
Он засмеялся.
– Ты чего? - удивилась она.
– Прости, но… Не удержался. Как ты мне про Федорова-то…
– А Федоров чем тебе не угодил?
– Да не в том дело… У нас прям как в листовке. Евреи едут на шее русского народа и его же учат русской культуре.
Некоторое время она озадаченно молчала. А его зудяще тянуло говорить с нею именно об этом. Она казалась живым опровержением всех мерзостей, и ему невтерпеж было опровергать их ею снова и снова. Бескомпромиссно, в лоб.
– Ну, поучи ты меня, - попросила она.
![Лев Константинов - Схватка [Журнальный вариант]](/uploads/posts/books/270148/270148.jpg)