Нина Артюхова - Светлана (журнальный вариант)
Обзор книги Нина Артюхова - Светлана (журнальный вариант)
Нина Михайловна Артюхова
Светлана (журнальный вариант)
I
— И почему это все Гали беленькие, а чуть Светлана, — чёрная, как галчонок?
Девочка подняла на капитана огромные, чёрные, без улыбки глаза.
Странная маленькая фигурка. На вид лет десять, не больше. А глаза старше, гораздо старше. Платье слишком короткое: давно из него выросла. Сверху надета женская вязаная кофта с какими-то необычными пуговицами. Она слишком широка и длинна — доходит почти до подола платья. К этой нелепой кофте аккуратно подшит белый отложной воротничок. Крупнокудрявые волосы, как широкая чёрная папаха, над худеньким лицом.
Капитан придвинул к столу табуретку и сел. В избе ни одного целого стекла. За окнами кое-где ещё дымятся кучи пепла и обгорелых брёвен. Фронт уже передвинулся далеко на запад, деревня стала глубоким тылом — деревня или то, что осталось от неё… Около уцелевшего здания школы санитарные машины и сёстры в белых халатах. Пожарище зарастёт, дома отстроятся… Но эти детские глаза без улыбки!
Хозяйка поставила на стол чугун с картошкой и тихо сказала:
— Кушайте, милые! Больше вас угостить нечем.
Морщинистое лицо, бледноголубые, будто вылинявшие от слёз глаза…
— Спасибо, мать, — ответил капитан. — Садись, мы тоже угощать будем. Ну-ка, Федя, чем сегодня богат? Подсаживайся, Ромашов.
Лейтенант с чёрными усиками сел на скамью у окна, молоденький белобрысый ординарец наклонился к вещевому мешку.
На столе появились консервы и сахар, толсто нарезанные хлеб и колбаса.
Капитан сделал приглашающий жест.
Хозяйка сказала:
— Спасибо вам… товарищи!
Она как-то особенно бережно выговорила это слово. Капитан опять повернулся к Феде:
— Сладкого, сладкого дай! Ведь у нас шоколад был… Светлана, где же ты?
Но девочка, покосившись на стол, уже выскользнула из комнаты и стояла за окном, на крыльце, обхватив тоненькой рукой деревянные перила. Федя с запасом провизии в руках вышел вслед за ней и уселся на верхней ступеньке крыльца.
— А ну, садись! — он показал на ступеньку рядом. — Мы, товарищ капитан, здесь поужинаем. На свежем воздухе.
— Стеснительная она, — сказала хозяйка.
Капитан спросил:
— Внучка?
— Нет, — понизив голос, ответила хозяйка, — её мать учительницей у нас… была… А отца ещё в сорок первом году… на фронте.
— У себя оставите?
— Не знаю, как и быть. Сами видите, какая у нас жизнь. Я всё хвораю. Да и учиться ей нужно.
— В детский дом надо устроить.
— Да, конечно.
— Странное дело, — сказал Ромашов, — как будто мы сегодня в тылу и на отдыхе, а Лебедев в медсанбате побывал.
— Какой Лебедев? — удивился капитан. — Наш Костя? Так ведь он в штаб пошёл за документами.
Молодой белокурый офицер со свежей повязкой на руке шёл, чуть заметно прихрамывая, через улицу от дверей школы. Федя вскочил со ступеньки крыльца.
— Товарищ младший лейтенант! Что это с вами?
Костя Лебедев вошёл в избу, смущённо улыбаясь.
— Что у тебя с рукой? — спросил капитан.
— Пустяки, товарищ капитан. Возвращался из штаба… Там два домика в лесу стоят, на отлёте. И вдруг бегут девушки: «Товарищ военный! У нас в погребе гитлеровцы!» Позвал ребят, взяли автоматы, кричим: «Хэнде хох!». Двое вышли, руки подняли, а третий, эсэсовец, гранату бросил.
— Сильно задело?
— Да нет, маленькие осколки…
— Некстати всё-таки перед поездкой. Документы получил?
— Всё в порядке, товарищ капитан.
Он вынул бумаги и положил на стол.
— Вот видишь, — сказал капитан, разглядывая документы, — с сегодняшнего дня ты уже и не в полку. Ты в Москву уехал, нет тебя уже здесь, ясно? Зачем тебя в этот погреб понесло, не могу понять! Без тебя никак не обошлись бы?
Костя опять виновато улыбнулся.
— А с машиной как?
— Утром, в пять часов, заедут за мной.
— Ладно, садись, поешь, отдыхай. Советую выспаться.
Хозяйка негромко сказала:
— У нас в избе тоже эсэсовец жил. Офицер ихний.
— Какой же он был? — спросил Ромашов.
— Ничего. Он как-то даже лучше других. Никаких особенных зверств не делал. Спокойный такой…
Она замолчала, будто вспомнив о чём-то очень страшном. Все смотрели на неё.
— Вот, помню, стоит как-то у крыльца, а на ступеньках Светланка сидела и мальчик соседкин, ещё поменьше. А он на них посмотрел и так спокойно, спокойно… даже как будто с жалостью говорит: «А ведь они не будут жить. Они нам не нужны. Нам ваша земля нужна. А люди нам не нужны…» И пошёл к себе в комендатуру…
Лицо капитана побагровело. Он стукнул по столу сжатым кулаком:
— Врёт! Гадина! Фашист! Будут жить наши дети!
Он резко отодвинул табуретку и заходил по комнате.
— Светлана, пойди сюда!
Быстрым шёпотом он сказал Косте:
— Костя, будь другом, девчурка тут одна, сирота, отца и мать убили. Захвати её с собой в Москву, в детский дом устрой… Сделаешь?
Девочка уже вошла в комнату и остановилась около капитана. Он провёл рукой по её волосам.
— Хочешь в Москву поехать. Светлана, в детский дом? Будешь учиться. Вот этот дядя утром уезжает и тебя отвезёт. Нравится он тебе? Поедешь с ним?
Теперь Светлана повернулась к Косте. Она увидела загорелое, румяное, совсем ещё мальчишеское лицо и приветливые глаза, светлокарие, с тёплыми золотыми искорками.
— Поедешь?
— Поеду.
— Ну и прекрасно! Понравился, — значит, всё в порядке.
Капитан вынул трубку и чиркнул зажигалкой.
— Я пойду пройдусь немного. А потом — спать.
Он вышел на улицу. Федя, стоявший у окна снаружи, сочувственно поглядел ему вслед.
— Расстроился наш капитан, — сказал он хозяйке, — у него у самого жена и дочка неизвестно, живы ли, нет ли. Три года ничего о них не знает.
— Его дочку Галей зовут, и она блондинка? — полувопросительно оказала девочка.
— А ты откуда знаешь? — удивился Ромашов.
— Так. Мне показалось.
Федя шутливо сказал:
— Ишь ты! «Блондинка»! Слова-то какие употребляет!
Девочка полыхнула на него чёрными глазищами:
— А вы разве этого слова не употребляете?
Федя с добродушным удивлением повторил:
— Ишь ты! Зубастая, как я погляжу! — Потом сказал: — Что же это ты, Светлана? Я только здесь, на крыльце, заметил. Эсэсовца твоего мы прогнали, а пуговицы у тебя на кофточке самые что ни на есть гитлеровские, фашистские!
Светлана молча подошла к комоду, схватила ножницы и с видом сосредоточенной, недетской ненависти одну за другой отрезала все пуговицы.
II
Светлана проснулась ночью. Это было очень приятно — проснуться.
Прежде бывало так: увидишь во сне что-нибудь хорошее, а откроешь глаза — и сразу всё, всё вспомнится!.. И хотелось опять заснуть поскорее. Теперь засыпать не хотелось. На печке было тепло и сухо, не то что в землянке-погребе.
Приятно было слушать дыхание спящих людей, шаги часового за окнами и думать: «Наши!» Это слово привыкли произносить с горячей надеждой, любовью и ожиданием: «Когда наши вернутся», «Наши идут», «Наши близко».
И вот наши здесь, совсем, совсем близко… рядом! Светлана вдруг почувствовала, что в комнате ещё кто-то не спит.
На кровати дышали ровно — там лежал капитан. В углу было тоже спокойно, там — Ромашов, тот, с тёмными усиками, а дальше Федя.
А вот на лавке у окна кто-то вздохнул и перевернулся с боку на бок… чуть слышно скрипнула доска. Не спит Костя, румяный лейтенант, с которым она завтра поедет в Москву.
Опять скрипнуло что-то, потом шаркнули о пол сапоги, значит, он не лежит, а сидит на лавке.
Осторожно, чтобы не разбудить хозяйку, спавшую рядом, Светлана подползла к краю печки.
В избе было темно: все окна заткнули и завесили. Но всё-таки кое-где в щелки пробивался лунный свет.
Когда глаза немного привыкли к темноте, Светлана увидела, что Костя сидит, согнувшись, обхватив правой, здоровой рукой левую, завязанную, и раскачивается из стороны в сторону, будто баюкает её. Потом что-то чиркнуло, жёлтый огонёк зажигалки осветил на мгновение лицо, нахмуренное, с плотно сжатыми губами. Огонёк погас, осталась только красная точка папиросы, она беспокойно двигалась зигзагами туда и сюда.
В углу шевельнулся Ромашов, прислушался, тихо сказал:
— Ты что не спишь, Костя?
Костя ответил сердитым шёпотом:
— Рука что-то разболелась, будь она неладна!
— Сходил бы в медсанбат.
— Спасибо! Чтобы из-за этой чепухи опять в госпиталь положили! Належался!
— Ещё бы не обидно! — посочувствовал Ромашов. — Ни тебе повоевать, ни тебе маму повидать. Осколки-то все вынули?
— А кто их знает! Кажется, все.
Ромашов скоро заснул, а Косте, видимо, невмоготу стало сидеть на одном месте, он вышел в сени, осторожно прикрыв за собой дверь.
