Нина Артюхова - Светлана (журнальный вариант)
Светлана услышала, как на улице его негромко окликнул часовой.
То удаляясь, то приближаясь к дому, поскрипывали шаги.
Кажется, Светлана всё-таки задремала. Когда она проснулась опять, Костя уже снова сидел на лавке и курил, поджав под себя ноги, прикрывшись шинелью.
Он отодвинул немного одеяло, висевшее на окне, и смотрел в щель, как будто желая определить, скоро ли наконец начнётся рассвет. И всё перекладывал больную руку и так и этак и никак не мог найти удобное положение.
III
Шофёр открыл дверцу кабины.
— Садитесь, товарищ младший лейтенант!
— Нет, нет, — сказал Костя, — я не один еду, с вами девочка сядет, а я в кузов.
На крыльце Светлана прощалась с хозяйкой, обнимая её «в последний раз», и «ещё раз», и «в самый последний». Несмотря на ранний час, были провожающие. Клетчатый узелок с вещами девочки, совсем лёгкий вначале, увеличился почти вдвое: каждый из маленьких Светланиных приятелей считал своим долгом сунуть ей что-нибудь «на дорогу» или «на память». Капитан нагнулся и поцеловал девочку в лоб:
— Ну, Светлана, счастливо тебе!
Она серьёзно ответила:
— И вам тоже.
Капитан протянул Косте руку:
— Так имей в виду, Костя, эту неделю мы ещё здесь, а дальше — догоняй!
— Догоню, товарищ капитан! Светлана, садись к шофёру.
Но клетчатый узелок уже полетел в кузов. Светлана подпрыгнула, стала на широкое твёрдое колесо и с ловкостью мальчишки перемахнула через борт.
— В кабину садись, тебе говорят! — уже строго сказал Костя.
— По-вашему, я буду в кабине сидеть, а раненый трястись в кузове?
Девочка преспокойно стала усаживаться поудобнее на сложенном брезенте.
— Ты слезешь или нет?!
— Нет.
Голова Светланы исчезла за бортом. Капитан усмехнулся.
— Я вижу, скучать в дороге ты не будешь, Костя! Федя, дай ей шинель какую-нибудь, ведь её продует, она совсем раздетая.
Костя, стоя на колесе, перешагивал через борт грузовика.
— Раненому всё равно придётся трястись в кузове.
— Зачем же вы-то сюда?
— Буду следить, чтобы тебя ветром на поворотах не выдуло.
Машина затряслась, загрохотала и поехала. У крыльца все махали ей вслед.
Светлана встала, держась руками за борт, и тоже замахала платком.
— А ну сядь! — сказал Костя. — Завернись в шинель хорошенько, благо, что она тяжёлая, придержит тебя хоть чуточку!
Светлана опустилась на коленки, ей хотелось ещё разок посмотреть на деревню отсюда, издали. Но дорога сделала крутой поворот, и теперь за холмом уже ничего не было видно, только изломанные верхушки жёлтых, осенних клёнов. На ветру было холодно, и оба уселись впереди на брезенте, под защитой кабины.
— Так, — сказал Костя, — значит, всякая кнопка рассчитывает, что ей удастся мной командовать?
— Где кнопка? — вызывающе спросила девочка.
— Вот она, кнопка! — Костя легонько щёлкнул Светлану по носу.
Девочка с негодованием отодвинулась от него:
— Не деритесь!
Машину качнуло на ухабе, Костя схватился за больную руку.
— Вот видите, — сказала Светлана, — не послушались меня, растрясёте руку, будет опять, как ночью!
— То есть что это будет, как ночью? — удивился Костя.
— А вот то самое!
— Уж очень ты глазастая!
Они выехали на шоссе. Светлана привстала опять.
— Ты что? — спросил Костя.
— Так. Посмотреть. Отсюда нашу школу видно…
Она села и больше уже не оборачивалась.
Костя спросил:
— Ты здесь давно живёшь?
— Нет. Маму как раз перед войной сюда перевели.
— А в Москве бывала когда-нибудь?
— Была один раз… папа поехал и меня взял.
Костя замолчал. Это было, как с его рукой: с какой стороны ни дотронься, больно. Светлана сказала:
— Товарищ лейтенант, а вы в Москву в командировку едете?
— В командировку.
— А потом опять на фронт вернётесь?
— Потом опять вернусь.
Девочка кивнула головой, как бы успокаивая лейтенанта, что больше она его об этом расспрашивать не будет. Мало ли что! Может быть, военная тайна…
— Товарищ лейтенант, вот, наверное, мама ваша обрадуется, когда вас в Москве увидит!
— Откуда ты знаешь, что у меня мама в Москве?
— А я ночью слышала, как тот, другой лейтенант сказал, что вы маму в Москве повидаете.
— Не совсем точные сведения, — возразил Костя, — мама моя не в Москве, а под Москвой живёт — тридцать километров.
— Ну так что ж, увидитесь всё-таки с ней?
— Увижусь, конечно.
— Вот я и говорю, обрадуется. Товарищ лейтенант, вы мне скажите, как вашего капитана зовут, и адрес дайте.
— Зачем тебе?
— А как же? Он сказал, чтобы я ему писала из Москвы.
— Дело важное, — согласился Костя. — Вот тебе блокнот, вырви страницу и запиши номер полевой почты.
Солдатские карманы всегда набиты плотно. Вместе с блокнотом Костя вынул и положил себе на колени фотографию и два письма.
— Это вашей мамы карточка? — спросила Светлана и вдруг покраснела и смутилась, как смутился бы взрослый человек, совершивший бестактность: девушка, снятая на фотографии, не могла ещё быть ничьей мамой.
Костя засмеялся, тоже слегка покраснев.
— Нет, это просто одна знакомая. Нравится тебе?
— Нравится, — вежливо ответила девочка. — Красивая очень.
— А мама моя вот.
Светлана долго и внимательно разглядывала фотографию. Наконец, вздохнув, сказала с глубоким убеждением:
— Она очень хорошая, ваша мама! А вашу знакомую Надей зовут?
— Ты что: цыганка или Шерлок Холмс?
— Нет, я просто глазастая. Вот здесь на конверте написано: «Надежде Сергеевне Зиминой». Написали письмо, а отправить не успели — сами поехали.
— Почему всё-таки ты так уверена? Может, это маму мою Надеждой Сергеевной зовут.
— Не-ет! Вашу маму Зинаидой Львовной зовут, и фамилия — Лебедева, как у вас. Ей вот это, другое письмо, без конверта, треугольничком сложено!
«Ну и бес эта девчонка!» — подумал Костя, расхохотавшись и краснея всё больше и больше.
— Ладно, проницательная женщина, записывай адрес, вот тебе карандаш.
Когда адрес был записан, Светлана сказала:
— Странно всё-таки: вам руку только перевязали — и всё. Когда рука ранена, её полагается ещё чем-нибудь широким к плечу подвязать. А то вы её туда и сюда…
Костя усмехнулся:
— У нас в медсанбате врачи и сёстры тоже очень опытные, они так и сделали. Только я эту повязку снял и в сенях оставил.
— Ага, — понимающе сказала Светлана, — чтобы не так страшно было вашему капитану?
— Чтобы не так страшно.
— Вы бы хоть в карман её положили, повязку, теперь и подвязать нечем.
Светлана подумала с минуту, нагнулась к своему узелку, порылась в нём и решительным движением вытянула шёлковый вязаный шарф.
— Согните руку. Держите так… Ну, вот…
Она перекинула шарф ему на шею и завязала узлом.
— Ведь лучше, правда?
— Красота! И шарф у тебя какой нарядный… шёлковый, полосатенький!.. Откуда такой взялся?
Она ответила:
— Это мамин шарф.
IV
— Как здесь уютно, правда, товарищ лейтенант? Я так давно не ездила в поезде!
Светлана жадно смотрела в окно, сначала молча — уж очень грустно было видеть сожжённые деревни, вырубленные леса, разрушенные пристанционные здания. Но поезд бежал всё дальше и дальше на восток — и пейзаж менялся.
— Смотрите, смотрите, товарищ лейтенант! Здесь уже пашут! Трактором! Товарищ лейтенант, смотрите, а здесь новые дома строят!
Костя вставал, подходил к окну и с не меньшим любопытством и радостью, чем Светлана, смотрел и на трактор и на новые дома. Но день был свежий, от окна порядочно дуло через разбитое стекло, а Костю стало познабливать после бессонной ночи. Опять заболела рука, он сел в углу около двери, подложив под локоть вещевой мешок.
— Вы бы полежали, товарищ лейтенант.
— Вот что, Светлана, — сказал он, — хватит тебе меня лейтенантить. К тому же, заметь, ты каждый раз повышаешь меня в чине; я ещё не лейтенант, а только младший лейтенант.
— Хорошо, товарищ младший лейтенант, буду называть младшим.
— И это не обязательно. Ты человек гражданский, и такое чинопочитание тебе ни к чему.
— Как же мне говорить? Товарищ Лебедев?
— Слишком официально.
— Тогда скажите, как вас по отчеству? Константин… а дальше?
— Вот отпущу себе бороду лет через пять, тогда мне отчество потребуется, а пока можно без него обойтись.
— Так как же мне вас называть?
— Зови, как все люди зовут: Костей.
Ему хотелось пить. На столике у окна стоял жестяной чайник. Костя спросил у соседа:
— Это ваш?
Сосед показал на верхнюю полку. Там кто-то спал, накрывшись с головой. Виден был погон с тремя сержантскими лычками, из-под шинели торчали широкие подошвы сапог.
