Жаклин Лихтенберг - Дом Зеора
— Думаете, я был прав?
— Возможно, отчасти. Никогда не слышал, чтобы у обычного сайма возникало тяготение к передаче от сайма к сайму перед разъединением. Конечно, может существовать разновидность саймов, реагирующих таким образом… но я в этом сомневаюсь.
— Я просто стрелял наугад.
— И попали в больное место, назтер. Близко, но недостаточно близко, чтобы он приказал вас казнить.
— Рад, что это так!
— После ваших слов его последователи могут догадаться о правде.
— Какой правде?
— Я часто наблюдал у проводников—джанктов такую характеристику… они почти теряют способность убивать ради селина после одного контакта с товарищем.
— Вы считаете, что на самом деле Эндл проводник, ставший джанктом?
— Возможно, он сам об этом не подозревает. Но он никогда не сможет быть настоящим проводником. Слишком долго пробыл джанктом. И меня тревожит, что он сделает с вами за это ваше разоблачение.
— Если у Эйши получится, и него не будет возможности что—нибудь со мной сделать.
— А если не получится? Никогда не слышал, чтобы джен не впадал в панику при первом контакте с латералями.
Валлерой вспомнил безымянную девушку, которую рейдеры убили у него на глазах. Она выросла среди саймов. У нее даже был звездный крест. Однако она запаниковала. И он не мог осуждать ее за это. Он тоже запаниковал в первый раз… и еще когда Энам набросился на него. Джены генетически наследуют ужас перед саймами.
— Что ж, — сказал Валлерой, — если у нее не получится, придется придумывать что—нибудь другое.
— Что—нибудь другое придумает Эндл. Боюсь, завтра к утру от меня будет мало толка. Тогда вам придется рассчитывать только на себя.
— Самое жестокое, что он сможет со мной сделать — убить, забирая селин, у вас на глазах. Но предположим, просто предположим, я это выдержу…
— И это будет худшая из возможностей. Вы будете живы, но не способны служить.
— Нет, не худшая. Если я выживу, это докажет, что я товарищ. И тогда ни один суд не примет дело об измене.
— Простите, я не могу ясно мыслить.
— Все в порядке. Я понимаю. Хотел бы я помочь.
— Ваше желание помочь утешает.
— Но вам нужно нечто большее.
— Да.
Валлерой с шипением потряс прутья клетки.
— Должен быть выход!
Клид отшатнулся от этого взрыва ненависти, печально массируя латерали. При свете зажженных на ночь фонарей Валлерой видел, как из отверстий латеральных сумок вытекает ропалиновая жидкость. Разбухшие железы были отчетливо видны, она натягивала кожу предплечий. Валлерой сказал:
— Потребность может быть… болезненной.
— О, — ответил Клид, видя, что Валлерой смотрит на его щупальца, — болят не только латерали — все тело. Скорость обмена веществ возрастает, чувствительность усиливается на пятьдесят процентов, вся система настроена и готова функционировать. Сайм хищник по природе, и ему необходима настройка хищника. Даже черты личности при этом меняются. Мы становимся невыносимо агрессивны, бесчувственны…
— Я этого не заметил.
— Спасибо. Проводники гордятся своей способностью контролировать эти перемены.
— Если вы верно разобрались в Эндле, завтра утром может кое—что произойти. Постарайтесь продержаться до этого времени. Зеор нуждается в своем предводителе.
Проводник встал и очень осторожно отошел в дальний угол клетки, где опять очень осторожно, словно резкие движения могут нарушить его способность к самоконтролю, сел. Валлерой тоже отошел подальше, опасаясь, что его эмоции только усилят страдания Клида.
Он считал, что не сможет уснуть, и поэтому удивился, проснувшись оттого, что солнце светило ему прямо в глаза. У клеток собралась толпа саймов. Но Валлерой их не интересовал. Привлекал их проводник, и они демонстрировали этот интерес многочисленными насмешками. Валлерой в большинстве случаев понимал только намерение насмешников, а не смысл их издевательств.
Клид стоял в углу, стиснув прутья так, что побелели костяшки пальцев; его щупальца тщетно метались в воздухе. Время от времени он издавал нечленораздельное рычание. Тело его было напряжено. Он ускорялся, стараясь сломать прутья! Но они даже не сгибались под его бешеным натиском.
Единственным результатом безумных усилий проводника стало увеличение числа зрителей и их насмешек. Но после того как от казарм подошла еще целая толпа, с другого направления показалась еще одна, гораздо более дисциплинированная группа. К клеткам прислонили лестницу. Трое из вновь пришедших поднялись на крышу, и один из них обратился оттуда к собравшимся:
— Расходитесь! Десятому, двенадцатому и восемнадцатому отрядам приказано отправляться на зачистку. Идите к доске приказов!
Все немедленно разбежались, и спустя минуту не осталось ни одного рейдера, кроме тех, что подняли Эйшу в специальной упряжи. Валлерой крикнул:
— Куда вы ее забираете?
Они не ответили и спустили отбивающуюся и кусающуюся девушку по лестнице. Затем один их охранников подошел к клетке, чтобы осмотреть прутья после бешеных усилий проводника. Убедившись, что извращенцу не вырваться, он остановился возле Валлероя и сказал:
— Рунзи всегда доставляют товар, чистый и проверенный… и в указанное время. Мы вернемся за тобой… позже. — Он взглянул на бьющегося проводника. — Можешь рассказать ему, если он будет слушать. Надеюсь, он не покончит самоубийством до того, как наступит его очередь.
Это встревожило Валлероя. Он никогда о таком не слышал, но предполагал, что проводник может выпустить весь селин, что будет равно самоубийству. Однако сейчас он никак не может повлиять на Клида. Само такое желание только привлечет к клеткам саймов. А проводник даже не узнавал его.
Страшно и жалко было смотреть, как разумное человеческое существо ведет себя, словно спятивший орангутан. Оставаясь в безопасности за тремя рядами прутьев, Валлерой гадал, сможет ли он не дрогнув посмотреть в лице обезумевшему проводнику. Он смотрел в эти свирепые глаза, больше не казавшиеся человеческими, и почти радовался, что у него не будет возможности попробовать.
К завтраку он даже не прикоснулся.
В течение тех долгих часов, что он сидел и наблюдал за тем, во что превратилась гордость Зеора, сектуиб Клид Фаррис, несколько раз слышался топот уезжавших всадников. Краем сознания, той его частью, что по—прежнему отмечала каждую подробность, каждую мелочь, Валлерой отметил эти отъезды и запомнил, что лагерь теперь почти пуст. Но сам он был слишком эмоционально занят агонией своего друга, чтобы воспринимать этот факт как возможность. Он колебался между твердой решимостью помочь Клиду и ужасом, который словно был не его частью, но частью первобытной расовой памяти.
