Вадим Проскурин - Восемь дней Мюллера
Но на самом деле госпожа Агата все-таки входила в узкий круг вождей революции. Она не была главным ее предводителем, но и в числе последних тоже не была, так понял Мюллер из обрывков подслушанных разговоров Агаты с посыльными. А вон те воины и еще вон те тоже непохожи на случайные элементы толпы, держатся рядом как приклеенные… Выходит, доверяют Мюллеру, раз пустили внутрь охранного круга… за него Птааг, еще бы они не доверяли… хотя Агата упоминала Рьяка, а они с Птаагом извечные враги… впрочем, это люди говорят, что они враги, а какие реально у них дела между собой, ни один черт не разберет. Может, правы еретики-атеисты, когда говорят, что нет никаких богов, кроме тараканов в голове верующего?
Толпа помаленьку организовывалась. Какие-то люди передавали друг другу значки и хоругви с символикой братства людей, кто-то всучил Лайме большое красное знамя, та стала искать, кому бы его передать, никого не нашла и уронила в грязь, на нее зашикали, стали бросать грозные взгляды, Лайма виновато улыбнулась, дескать, случайно выронила, подобрала тряпку, обтерла собственным подолом и пошла дальше с приклеенной к губам неживой улыбкой.
— Больше так не делай, растерзают, — посоветовал ей Мюллер. — Они сегодня с ума все посходили.
— На, держи сам, раз такой умный, — огрызнулась Лайма и вручила знамя мужу.
Мюллер поднял его высоко над головой, стал размахивать и кричать:
— Ура, товарищи! Наше дело правое, мы победим!
Подошла Агата, спросила:
— Чего орешь?
— Хочется, — объяснил Мюллер. — Настроение такое, хочется поорать что-нибудь энергетическое.
— Какое еще энергетическое? — удивилась Агата. — При чем тут энергия? Энергия — простая физическая характеристика, мера способности к изменению бытия… а, я поняла. Да, красивая аналогия, мы здесь как бы энергией заряжены, как пороховой заряд перед тем, как взорваться.
— Куда мы идем? — спросила Лайма.
— На площадь, — ответила Агата. — Там в конце улицы площадь, не помню как называется…
— Птаага в челноке, — подсказал Мюллер. — Пошляк он и позер.
— Кто? — не поняла Лайма.
— Птааг, — сказал Мюллер. — Все важнейшие ориентиры называет своим именем, никак не может удержаться. Сначала храм, потом другой храм, теперь вот площадь…
— Какой храм? — удивилась Лайма. — Какой другой храм? Ты точно не бредишь?
— Неважно, — махнул рукой Мюллер. — Это давно было.
— Потом Ты расскажешь мне всю историю, — сказала Агата Мюллеру. — Полностью, до самой последней мелочи.
В словах Агаты не было вопросительных интонаций, она не спрашивала, а как бы сообщала о неизбежном будущем. Это не понравилось Мюллеру, сразу вспомнился классический детский вопрос: если сойдутся в драке Рьяк и Птааг, кто кого одолеет? Классический ответ утверждает, что все зависит от времени суток, но сейчас ночь! Впрочем, Мюллеру довелось слышать ересь, что светлые силы наиболее активны именно по ночам, потому что в светлое время, когда у них и так вся власть, повышенную активность проявлять незачем, а вот ночью как раз самое время вести борьбу с силами тьмы.
— Долой вертикаль власти! — закричали впереди. — Долой! До-лой вер-ти-каль! До-лой! Вся власть кагалам!
— Что такое кагалам? — спросил Мюллер.
Лайма попыталась в очередной раз ткнуть его локтем в бок, дескать, не притворяйся дурачком и не провоцируй. Мюллер привычно увернулся.
— Кагал — это что-то вроде военного совета, но в мирное время, — объяснила Агата. — У нас в братстве кагалы собирают каждый седьмой день, вначале обсуждают текущие дела, потом поведение членов…
— Чье-чье поведение? — переспросил Мюллер. — Мне послышалось или…
Лайма недовольно крякнула, дескать, когда же ты перестанешь играть со смертью, и ответила вместо Агаты:
— В братстве людей считают по членам. Свиней в хлеву считают по головам, крыс в ловушках по хвостам, а людей в братстве по членам.
— А женщин? — спросил Мюллер. — Их в братстве за людей не считают?
— Совсем наоборот! — воскликнула Лайма. — Женщины в братстве равноправны почти во всем! Есть член, нет члена — не важно! Это просто фигура речи, вот, например, если бесхвостый хомяк попадется в ловушку с крысами, его ведь тоже посчитают как хвост, верно?
— Да наплевать, — отмахнулся Мюллер. — Мне, если честно, все равно, я просто так болтаю, язык занять.
— Хочешь язык занять — в жопу засунь, — невежливо посоветовала Лайма.
Мюллер сделал вид, что не расслышал.
— Агата, а что будет на площади, когда мы придем? — спросил он.
— Встреча, — лаконично ответила Агата.
— Кого с кем? — не понял Мюллер.
Лайме снова пришлось придти на помощь своей бывшей госпоже.
— Встречами в братстве принято называют большие собрания, — объяснила Лайма. — Все собираются вокруг возвышения, туда поднимается докладчик и говорит что-то важное, а все слушают.
— А, понятно, — сказал Мюллер. — А кто сегодня докладчик? Ты?
— Докладчик сегодня ты, Мюллер, — сказала Агата.
Вначале Мюллеру показалось, что она шутит. Он пристально посмотрел на нее и спросил:
— С какого это?
— Рьяк приказал, — объяснила Агата.
— Прикольно, — сказал Мюллер. — А Рьяк не говорил, что именно хочет услышать?
Агата отрицательно помотала головой.
— Я и не рассчитывал, — сказал Мюллер. Помолчал немного и добавил: — Выходит, боги договорились. Хотелось бы знать, чего они хотят от меня…
— А ты разве не знаешь? — удивилась Агата. И обратилась к Лайме: — Ты ему не сказала?
— Насчет конца света? — уточнил Мюллер. — Сказала, по ее словам выходит, что я Омен Разрушитель. Но я непохож на Омена. Да был бы даже похож, какое мне дело до революции? Вы ребята грозные, но на орудие судного дня не тянете. При всем уважении.
— Не тебе и не мне решать, на что мы тянем, а на что нет, — заявила Агата. — Это божье дело.
— Да насрать, — сказал Мюллер. — Слушай, а все-таки, что я должен, по-твоему, сказать этим людям?
— Что хочешь, — сказала Агата и пожала плечами. — Рьяк не уточнял. Я поняла по контексту, ты сам поймешь, о чем говорить.
— Зашибись, — констатировал Мюллер. — Тогда я расскажу, что все беды оттого, что власть в руках феодалов, а философия как бы в загоне. А если власть будет в руках философов, а феодалы будут в загоне, то все станет зашибись, потому что…
— Заткнись, козлина! — не выдержала Лайма. — Не слушайте его, госпожа Агата, он сам не понимает, что несет!
— Твой муж вправе нести что угодно, — спокойно произнесла Агата. — И что бы он ни нес, никто не вправе вмешиваться. Даже я. Так сказал Рьяк.
