Барри Лонгиер - Враг мой (Авторский сборник)
Настало время сменить тему.
— Пур Сонаан, в истории, которую мне рассказывал Венча Эбан, прозвучали слова «мадах» и «маведах».
— И что же?
— «Маведах» и «вемадах» значит «относящееся к мадаху». Есть ли какая-то смысловая нагрузка в местонахождении предлога — перед словом и посередине?
— Это просто современное и старое употребление. Венча рассказывал вам «Нувида», а надо бы начать раньше, с «Кода Синда» — с мифа об Аакве. Беритесь прямиком за Талман.
— Как же мне это сделать? — с улыбкой спросила Джоанн.
— У меня есть плейер. Обещаете включать его тихо, если я вам его принесу? Остальных пациентов ни в коем случае нельзя тревожить.
— Конечно! Я совсем тихонько!
«… И сказано было, что сотворил Ааква в мире особых созданий с желтой кожей и трехпалыми руками и ногами. И сказано было, что сделал он эти создания одинаковыми, чтобы каждое могло приносить следующего, себе подобного. И сказано было, что создал он их прямоходящими, мыслящими, говорящими, дабы славили они Прародителя Всего.
Мир сей именовался Синдие.
И сказано была, что сотворил сей мир Ааква, Бог Дневного Света…»
Джоанн с первого раза поняла, что Талман начинается с древнейших письменных источников, известных расе драков. Миф об Аакве и Предание об Ухе предшествовали системе отсчета лет на планете прадраков; отсчет этот начинался с рождения Шизумаата — одиннадцать тысяч восемьсот семьдесят два года назад, причем в летосчислении Синдие. На вопрос Джоанн Мицак ответил, что Шизумаат родился в 9679 году до нашей эры по земному летосчислению.
Миф представлял собой Книгу Бытия гермафродитов. В нем описывались зарождение расы и причины, по которым Ааква создал ее. Кроме того, он твердо вверял жречеству контроль над всем происходящим.
«… И первый главный жрец звался Рада.
Рада разослал жрецов по всему Синдие изучать знаки и видения. Собрали слуги это знание и передали его Раде.
Двенадцать дней и двенадцать ночей изучал главный жрец знаки и видения, отделяя истинное от ложного, племенные выдумки от подлинных Законов Ааквы.
А на тринадцатый день заговорил Рада со жрецами о том, что познал…»
«И приказал Рада жрецам разойтись по Синдие и учить Законам. И пообещал Рада, что, пока на Синдие будут слушаться жрецов Ааквы и следовать законам Бога Дневного Света, там пребудут мир и достаток.
Синдие слушала жрецов, познавала Законы и следовала им. Жрецы принимали пожертвования Аакве…»
Древняя политическая структура — теократическая деспотия. Плата за препровождение в рай. Смущала лишь грамматическая форма, присущая «Мифу об Аакве»: «И сказано было, что сотворил мир Ааква…», «Сказано было, что назвал Ааква детей своих „Синдие“…»
Это излагалось не как факт, а как теологический постулат, просто отмечающий отправной пункт. Джоанн продолжала слушать. В Мифе оказалось много отдельных историй: о Суммате, о Даулте-неверующем, о проклятии войны, ниспосланном Ааквой на Синдие, о разделении Ааквой Синдие на четыре главных племени.
Она размышляла об универсальности некоторых объяснений, идей, упований. Взяв плейер, она вставала с койки и расхаживала по палате, внимая «Кода Овида», «Преданию об Ухе».
Начиналось оно с разъяснений табу, предохранявших четыре племени от войн, а продолжалось рассказом о событиях в местности под названием Мадах…
Почти двенадцать тысяч лет тому назад, еще до того, как мир Синдие был осознан как таковой, в гористой пустыне существовал Мадах — край засухи и голода.
Племя из Мадаха, маведах, было вынуждено пожирать собственных мертвецов…
До нее донеслись шаги Вунзелеха, и она выключила плейер.
— Прошу вас, Джоанн Никол, не выключайте. Рассказывает Хига Тиданола. Прилягте, я наложу мазь, и мы послушаем вместе.
Она сняла халат и присела на койку. Рассказ продолжался.
«Грелся у огня один из низших жрецов Ааквы, некий Ухе. В ту ночь Ухе сидел и смотрел, как умирает от голода его единственный ребенок, Леуно.
Потом у него на глазах те, кто готовил еду, возложили тельце Леуно на костер.
Ухе воззвал к Богу Дневного Света:
— Это и есть обещанный тобой достаток в награду за соблюдение Закона мира, Ааква? Такова милость и вознаграждение от Прародителя Всего?
В ту ночь ответом Ухе было молчание. Ухе наблюдал, как умирает еще один ребенок, а его родитель, некогда гордый охотник, с тоской смотрит ему в глаза. Подле одного из костров сидели восемь охотников и ждали последнего вздоха ребенка. Когда он испустит дух, его тело будет разделено между ними.
Наблюдая за лицами охотников, Ухе заметил, что один из них шепчет проклятие, приближающее смерть. Проклятие предназначалось ребенку, а проклинавший был его родителем. И в глазах родителя горел один только голод.
От ярости Ухе забыл о боли и о страхе. У первого ночного костра, когда почва еще оставалась теплой от прикосновения Ааквы, Ухе поднялся перед старейшинами племени.
— Бантумех, великий и досточтимый вождь старейшин маведах, этой ночью ты вкусил плоть моего дитя, Леуно. Бантумех закрыл руками лицо.
— Твой стыд — это наш стыд, безутешный Ухе.
Потом Бантумех убрал руки от лица, покрытого морщинами возраста и боли, а также шрамами, напоминающими о сражениях за предводительство в маведах.
— Но за этот год каждый из нас вкушал собственного ребенка, брата, родителя, друга. У нас нет выбора. Единственное наше спасение — это не думать, когда мы насыщаемся, дабы не погибло племя маведах. Горе твое понятно, но напоминание о нем неуместно.
Получив отповедь, Ухе не отошел от старейшин, а указал на восток, на горы Аккуйя.
— Там есть еда для маведах, Бантумех. Бантумех вскочил с перекошенным от гнева лицом.
— Ты говоришь о нарушении племенем маведах табу? Если бы это было возможно, неужто я давно не сделал бы этого?
Старейшина по имени Ииджиа, главный среди жрецов Ааквы, тоже вскочил.
— Ухе, ты — зверь, представший перед старейшинами, а не жрец Ааквы! — Ииджиа восполнял громким криком свой малый рост и худобу. — Закон ясно гласит, что маведах запрещено заходить на земли иррведах, а иррведах запрещено заходить на земли маведах. Для нас табу — даже просить у иррведах пищи. Даже возжелать этого — табу!
