Очень странные миры - Филенко Евгений Иванович
– Зачем вы это спросили, про йогинов?
– Просто так. Завидую.
– У вас все равно не получилось бы, – уверил его Сафаров.
11
Присев на затянутый тонким мхом ствол когда-то упавшего от дряхлости грушевого дерева, Ирина Павловна чистила лук сильными, молодыми пальцами. Вокруг распространялся неожиданный и не слишком уместный запах терпкого виноградного сока. Кратов невольно зажмурился от яркого солнца, невысоко зависшего над вершина деревьев. Ему захотелось назад, в коричневый сумрак избушки – и было это отчасти оттого, что не имел он ни малейшего желания оставаться с Ириной Павловной наедине, что любая, самая отвлеченная беседа будет долго крутиться возле все той же запретной темы, от которой так или иначе никуда не деться.
– Садитесь рядом, Костя, – сказала Ирина Павловна. – Вот вам луковица. Она приятно пахнет и легко чистится, вот так, – Ирина Павловна показала. – А на ужин у нас будет жаркое. Мясо, правда, синтетическое, но совершенно неотличимое от настоящего. Да что я вам рассказываю… Вы ведь останетесь на ужин?
– Я рискую вам надоесть.
– Нисколько. Здесь так редко бывают люди… вы понимаете, о чем речь – люди с Земли. Йогины очень добры и приветливы, но невыносимы в качестве собеседников. Кажется, они задались одной целью: склонить всю Галактику в свою веру. И потом, они жуткие эгоисты. Ну разве можно так много размышлять о собственном «Я»?!
«Долго ты собираешься молчать? – бичевал себя Кратов. – Говори же что-нибудь!..»
Ирина Павловна легонько коснулась его руки:
– Не надо таиться, Костя. Мы взрослые люди, а я гожусь вам в матери. Не знаю, как от всех этих рукокрылов и змееглазов, но от меня вам ничего не удастся скрыть. Я же не слепая, не блаженная. Вы хотите поговорить со мной о Викторе?
– Да, – пробормотал Кратов. – Мы взрослые люди.
– Это не Виктор?
Кратов молча кивнул, тщательно обдирая луковицу, весь поглощенный этим занятием.
– Кто же?
– Не знаю… Целый день задаю себе и другим этот вопрос. Пожалуй, правильнее всего считать, что это еще один такой же Виктор. Его слепок, точная копия. Реплика… Но откуда он взялся, почему и с какой целью – вот что занимает меня.
– Вы думаете, в этом есть какая-то опасность?
– Нет, этого я не думаю по той причине, что единственная реальная опасность, угрожающая Галактическому Братству, это Большое Замыкание. И почему он должен быть нам опасен? Пусть он даже чужой наблюдатель – хотя так грубо наблюдателей не внедряют… В конце концов, нам нечего скрывать!
– Вы заберете его у меня?
Кратов, продолжавший говорить, осекся и посмотрел на нее.
– Нет, – сказал он после долгой паузы.
Он вдруг вспомнил слезящиеся блеклые глазенки Джейсона Тру. И повторил с некоторым даже ожесточением:
– Никто Виктора у вас не заберет. Пусть только посмеют…
– Я всегда буду рядом с ним, – спокойно промолвила Ирина Павловна.
Кратов разглядывал ее загорелое, усталое лицо. «Вы не знаете, – подумал он. – Вы еще не знаете, как страшно это бывает. Вы даже вообразить себе не можете, что есть ситуации, когда вы захотите отступиться, и отступитесь в ужасе и смятении, и нарушите свое слово, и не будете рядом с тем, кто… с тем, что окажется на месте вашего сына. Когда вдруг человеческая маска слетает за ненужностью, и то, что проглянет из-под нее, будет ужасным, отвратительным кошмаром…
Или вы все это знаете, но гоните прочь от себя?! Господи, господи…
Это, конечно, сердце. Слепое человеческое сердце. Ему хочется верить в невероятное, даже в то, во что оно боится поверить. Последний человек в мире, который перестанет верить в возвращение того, кто никогда не сможет вернуться, – это мать. И верить она перестанет лишь после своей смерти…
Что сказать вам? Любые слова – лишние, казенные, тяжелые. Лживые. Что я, мол, полагаю, будто антропоморфное существо, условно именующее себя Виктором Сафаровым, биологически будучи нечеловеческого происхождения, все же является вполне адекватным прототипу социально и духовно?.. Вот дерьмо!»
– Вы увлеклись, Костя. Посмотрите, что вы сделали с луковицей.
Кратов поднес к лицу свои руки, заляпанные раздавленными чешуйками.
– Ирина Павловна, – медленно сказал он, счищая с пальцев останки луковицы. – Конечно, это Виктор.
– Спасибо вам, Костя, – ответила она. – Вы добрый человек.
Больше всего Кратову сейчас хотелось бы, чтобы рядом с этим пнем вдруг разверзлись недра и он свалился бы туда головой вниз, как в затяжной прыжок, – долой с этих всезнающих, всепроникающих, чуть выцветших от возраста глаз.
12
Он лежал в густой траве, закинув руки за голову и чувствуя всем телом, как медленно остывает земля. В плотном багровом небе прорезались незнакомые созвездия. «Интересно, – думал он, – удосужились ли амритаджа хотя бы дать им названия? Или поленились-таки? Вот этой группе ярких звезд подошло бы имя Кленовый Лист. А этой – Колумбова Каравелла. Потому что отчетливо видны высокий корпус, мачта и парусом нависшая над ней маленькая газовая туманность. Впрочем, йогину, обратившему взор к ночным небесам, наверняка видится совсем иное. Например, Боевой Слон Вишну… Кувшинноухий Ракшас… Пятиглавый Лингам и Восьмистворчатая Йони…»
Рядом послышалось шуршание раздвигаемых стеблей. Кратов представил, что это гуляет отбившаяся от хозяина слонокорова-камадхену. Он поспешно приподнялся на локте и выразительно покашлял, обозначая свое присутствие.
– Это я, – отозвался из темноты Виктор.
Его фигура смутной тенью возникла на фоне вечернего неба. Сафаров обошел вокруг лежащего Кратова, выискивая местечко поровнее, кинул туда одеяло из грубой шерсти и с шумом повалился на землю.
– А блок-то заработал, – похвастался он. – Мне бы еще синтез наладить, для полного комфорта… Почему-то он постоянно выдает нам баранину.
– Шашлыки – это не так уж плохо, – рассеянно сказал Кратов.
– Но не каждый же день… – Виктор завозился, стаскивая с запястья браслет. – Никчемная привычка, – пробормотал он смущенно. – Знаю, что и так не работает, и все же каждый вечер ловлю себя на этом рефлексе.
Он положил свой браслет рядом с кратовским.
– Вы всерьез решили ночевать здесь, под открытым небом? – поинтересовался он. – В доме для вас найдется место.
– Спасибо, Виктор. Но мне хочется убедиться, что хотя бы в этом я не уступаю йогинам. Люблю брать барьеры, даже самые глупые… И рано поутру я должен вернуться на корабль. В конце концов, я только заскочил проведать вас по пути к черту на кулички.
– Сделать крюк в несколько парсеков, чтобы посмотреть на ординарного, скучного человека?
– Это была не моя затея, а скорее вынужденное предприятие. И надо признать, что я ожидал увидеть вовсе не человека.
– Наблюдателя аутсайдеров?
– Например.
– Или проходимца, морочащего голову несчастной женщине, а заодно и всему Корпусу Астронавтов?
– Этого-то как раз менее всего.
– А вы встречали в своей жизни хотя бы одного наблюдателя? Господи, о чем я спрашиваю, наверное, их были сотни… Ну, тогда хотя бы одного живого проходимца, чтобы обладать такой уверенностью в своем умении распознать их?
Кратов усмехнулся.
– Проходимцы попадались, – сказал он. – Не так много, чтобы поднатореть в их распознавании, но и не так мало, как хотелось бы. С наблюдателями сложнее. Иногда цивилизации, с которыми человечество никогда прежде не пересекалось, при очной встрече проявляют поразительную осведомленность в наших делах. Но, как правило, это относится не к давним членам Галактического Братства, а именно к аутсайдерам, недавно присоединившимся к нам. Поначалу они тихонько приглядываются, а затем уж выходят на открытый контакт. И нередко объектом своего внимания избирают человечество. Должно быть, от нас, людей, в Галактике больше всего шуму. А может быть, это лишь мое личное впечатление… И способ их внедрения зачастую похож на вашу историю.
