Александр Смолян - Во время бурана
Родригес слушал меня, потом свел брови и отвернулся к окну. Я замолчал, но и он не торопился возобновить разговор. Одной рукой он сжимал подлокотник кресла, пальцы другой выстукивали на столе какую-то незнакомую мне мелодию.
Не решаясь прервать его размышления, я оглядывал библиотеку. Комната занимала, наверно, половину всего этажа: три стены ее были наружными, широкие окна выходили и на восток, и на север, и на запад. Все пространство стен, кроме двери и окон, было заполнено полками. Книги, книги — до самого потолка.
— Я очень тронут, — услышал я тихий голос Родригеса. — Я уже успел отвыкнуть от таких признаний. Если бы вы знали, как мне дороги ваши слова, то никогда не пожалели бы о времени, затраченном на поездку в Сан-Хосе.
— Что вы!
— Да, вы не пожалеете, я тоже надеюсь на это. Спасибо. Ваши слова были искренни. И все же за ними чувствовались вопросы, которых вы не высказали. Почему я так давно оставил свой институт? Что я пишу, что я делаю все эти долгие годы? Неужели, сохранив как будто ясность мысли, я совсем вышел из игры, тогда как иные, даже став маразматиками, не покидают ни своих постов, ни журнальных страниц? Все эти вопросы стояли за вашими добрыми словами.
— Но ваш возраст, доктор Мигель…
— Возраст? Я и сейчас мог бы писать по пять страниц в день. А в хорошие дни — и по десять. Но моя последняя статья появилась в печати больше двадцати лет назад. И — ни строки с тех пор, ни единой строки.
Он снова повернулся ко мне, положил обе руки на стол, подался вперед.
— Сейчас вы все узнаете. Я расскажу вам о проблеме, над решением которой работал все эти годы, Речь идет о происхождении того вида земной фауны, к которому принадлежим и мы с вами. О возникновении вида, который с чрезмерной душевной щедростью назвали именем «хомо сапиенс». Сущность проблемы, коротко говоря, заключается в следующем: для создания этого вида обычным эволюционным путем у нашей планеты попросту не хватило бы времени. Дарвин прекрасно объяснил происхождение всех видов. От инфузорий до гиббона и шимпанзе. Но если бы у великого англичанина была нынешняя вычислительная техника… Вы ведь знаете, как он тяготел к статистическим методам, с какой редкой для биологов того времени последовательностью пользовался количественными показателями…
Родригес остановился, как бы раздумывая, подготовлен ли я к восприятию его мысли. Потом медленно продолжал:
— Я произвел математическое моделирозание мозга шимпанзе и человеческого мозга. Затем произвел простое действие, именуемое вычитанием. Разность — заметьте: только разность! — я ввел в вычислительную машину вместе с обычными данными, характеризующими возникновение случайных признаков и естественный отбор. Подсчет показал: для того чтобы пройти подобным образом путь от шимпанзе до «хомо сапиенса», потребовался бы срок, намного превышающий возраст нашей планеты. Тут нечему удивляться. Слишком уж хаотичен процесс возникновения случайных признаков, в нем слишком велик энтропический элемент: на каждый шаг вперед приходится множество шагов во все прочие стороны. Это темпы слепого котенка. Земля не могла создать человека подобным путем, для этого она очень уж молода. Если — допустим такую нелепую ситуацию — двадцатилетняя женщина попытается представить вам своего тридцатилетнего друга как сына, вы можете сделать вид, будто поверили. Но в науке соображения любезности отходят на задний план.
— Неужели, доктор Мигель…
— Что вы хотите сказать?
— Неужели вы склоняетесь к теории инопланетного происхождения людей?
— Нет. Одно время я действительно искал ответа в этом направлении. Около трех лет я посвятил проверке гипотезы инопланетного происхождения. Я находил множество доказательств, но после тщательного анализа вынужден был отбросить их — все, одно за другим. Теперь я убежден, что нашу планету за все время ее существования еще ни разу не посещали гости из других миров. Но вообще-то… Вообще-то вы на правильном пути.
— Я не понимаю вас, доктор.
— Сейчас. Если естественное возникновение на Земле исключено, то остается два решения. Одно из них — инопланетное происхождение. Тут вы правы. Но если исключается и это?
— Что же тогда остается?!
— Остается только одно: искусственное создание вида. Мы с вами, сеньор, как и все остальные представители вида «хомо сапиенс», — кибернетические организмы. Киборги — и ничто другое. Киборги, потомки киборгов! Мне безразлично, как отнесутся к этому все те, кто, вопреки названию вида, являются не столько мыслящими, сколько чувствующими. Одни будут считать это унижением рода человеческого, другие — его возвеличением. Меня же интересует лишь одно: истина. Как и вас, надеюсь.
Вывод, сделанный Родригесом, буквально ошеломил меня. Мне хотелось собраться с мыслями.
— Да, — сказал я, — меня тоже интересует одна лишь истина. И поэтому я был бы вам благодарен, если бы…
— Пожалуйста. Спрашивайте.
— Вы говорили: «Путь от шимпанзе…» Но никто ведь и не считает шимпанзе нашими непосредственными предками!
— Конечно. Считают, что и у них и у нас общие предки — ископаемые антропоидные обезьяны конца третичного периода. Ну, скажем, дриопитеки. Но моделировать с необходимой точностью мозг дриопитека я не мог, а основываться на предположениях не хотел. Да в этом и не было нужды. Ведь мозг дриопитека был примитивнее, чем у шимпанзе. Следовательно, путь до человека оказался бы еще более длинным! А с конца третичного периода прошел всего лишь один миллион лет. Нет, мы здесь имеем дело не с медленным естественным процессом, а с быстрым действием — сознательным, целенаправленным!
— И все же я не понимаю вас, доктор Мигель. Не дриопитеки же создали киборгов! Ведь это не под силу даже нам.
— Нет, конечно, не дриопитеки. Но и не «хомо сапиенс». Неужели вы считаете, что творец всегда выше своего творения? Так было в религиозных мифах, в жизни бывает иначе. Нищий мастер создает золотую корону царя, глухой композитор — симфонию, уродливый ваятель — прекраснейшую из скульптур. Шекспир был бы поистине богом, если бы обладал хоть половиной тех свойств, которыми наделены созданные им герои.
— У искусства другие законы. Мы с вами — не статуи и не герои литературы. Мы живем, действуем…
— Да, да. Бобры гораздо примитивнее дриопитеков, но они создают умнейшие гидротехнические сооружения, отлично действующие. Покойная жена всегда говорила, что я считаю хуже первоклассника. И это, к сожалению, так и есть. Но аппараты моей конструкции оказались лучше арифмометров всех прежних систем. Дело здесь, однако, не только в этом. Мы созданы далеко не такими, какими стали теперь. Первые киборги были попроще. Официальная наука именует их питекантропами. Они были созданы как системы, способные к самоусовершенствованию, — в этом все дело.
