Алексей Калугин - Геноцид
Солнце медленно опускалось в море. С каждой минутой становилось темнее. А люди все стояли и ждали. Каждый при этом думал о своем. И чего они все вместе ждали, никто не знал.
Упаннишшуру в эти последние минуты перед концом пришло в голову, что в свое время нужно было бы придумать для Мелководья бога. И как следует обыграть эту идею. Если бы у него сейчас был под рукой свой, пуская маленький, неказистый и не очень-то влиятельный божок, он бы легко смог объяснить людям все. Абсолютно все! Что происходит, почему им приходится страдать и когда закончатся эти страдания. А так, без авторитетной поддержки бога, к его речам не очень-то и прислушивались.
Упаннишшуру было обидно. Что бы там ни думали о нем другие, болтуны и бездельники, вроде Виираппана и примкнувшего к нему альбиноса, говорил Упаннишшур пусть и не от чистого сердца, но с единственным желанием – помочь людям. Желание в самом деле было единственное. Вот только имелась под ним тоненькая личностная прослойка – Упаннишшуру очень, ну просто очень-очень хотелось, чтобы его любили и уважали. И относились бы к его словам с тем вниманием, какового они, несомненно, заслуживали.
– Где твоя жена, Упаннишшур? – поинтересовался кто-то из островитян.
Упаннишшур как раз говорил о том, что новый день принесет радость тому, кто ждет его с надеждой и упованьем… И тут его перебили. Услышав вопрос, Упаннишшур забыл, на что именно должен уповать ждущий завтрашний день человек, и речь осталась незаконченной.
– Почему тебя это интересует? – спросил Упаннишшур у островитянина.
– Ее нет среди нас.
Островитянин, мужчина лет сорока пяти с наголо выбритой головой, развел руками, указывая на всех собравшихся.
– И что дальше? – недовольно поджал губы Упаннишшур.
– Мы все собрались вместе, а твоей жены нет, – островитянин повторил свой жест. – Где она?
– Должно быть, сидит в надстройке, – Упаннишшур нервно махнул рукой в сторону своего плота. – Ты же знаешь мою жену…
– Знаю, поэтому и спрашиваю: где твоя жена, Упаннишшур?
– Разве я сторож жене своей?! – недовольно дернул плечом Упаннишшур.
– Так, значит, она уплыла, – сделал вывод лысый островитянин. И, посмотрев на собравшихся, добавил: – Покинула остров!
Как будто без того не было ясно, о чем идет речь.
– Выходит, ее ты убедить не смог? – обратился к Упаннишшуру другой островитянин, помоложе и позлее первого.
– Что значит «не смог»? – Упаннишшур хотел возмущенно всплеснуть руками, а получилось беспомощно. – Хотите сказать, это я уговорил вас остаться?
– А разве не так?
– Я всего лишь высказал свое мнение!
– Нет! – молодой подошел к Упаннишшуру поближе и помахал у него перед носом сложенными вместе двумя пальцами. – Ты именно уговаривал нас остаться. Ты убедил нас в том, что на острове будет безопаснее, чем на уплывающих плотах.
– Так оно и есть! – Упаннишшур отмахнулся от пальцев, как от надоедливой мухи. – Вы думаете, я остался бы здесь, если бы было иначе?..
Вопрос был риторический. Упаннишшур хотел еще что-то сказать, но вынырнувший из воды плоскоглазый ударил его копьем в спину. Копье под углом вошло в поясницу и вышло на уровне груди. Раскинув руки в стороны, Упаннишшур с недоумением посмотрел на торчащее из груди окровавленное острие копья, пошатнулся, сделал шаг назад и упал в воду.
Нападение было настолько неожиданным, что в первый момент люди замерли, не зная, что делать? Куда бежать? Да и стоит ли? Они-то ожидали, что плоскоглазые, как и прошлой ночью, подплывут к плотам на досках.
Раздались крики:
– Огня!.. Огня!..
Кто-то вынес из надстройки чан с пылающим в нем огнем. Затем принесли еще два.
Люди схватились за ножи и багры.
Стоя на краю плота, они пытались высмотреть плоскоглазых.
Со стороны послышался несильный хлопок, и над одним из плотов взметнулось рыжее пламя.
Раздался пронзительный женский крик.
Загорелся еще один плот на другом конце острова.
Люди метались из стороны в сторону, не зная, что делать. Одни боялись выпустить из рук оружие, другие пытались тушить горящие плоты, третьи что-то истошно кричали, то ли подбадривая себя криками, то ли просто от страха.
Плоскоглазые появлялись из воды почти бесшумно, в самых неожиданных местах, похожие на сказочных кровопийц из Глубины. Если рядом был человек, плоскоглазый либо наносил удар имевшимся у него оружием, либо хватал несчастного и утаскивал под воду. Если же жертвы поблизости не было, плоскоглазый бросал на ближайший плот зажигательный шар.
Вскоре остатки острова, потерявшего название вместе со строгой геометрической формой, горели уже с нескольких концов.
Но это было еще не самое страшное.
Посеяв ужас и панику на плотах, плоскоглазые стали обрезать якорные канаты и веревки, связывающие плоты друг с другом. Плоты начали расходиться в разные стороны. Находившиеся на них люди далеко не сразу поняли, что их не просто так сносит ветром и течением – плоты ведут ухватившиеся за якорные канаты плоскоглазые.
Что удивительно, даже после этого мало кто решился обрубить канат, поднять паруса и попытаться спастись бегством. Люди, как зачарованные, ждали, чем все это закончится.
Не в эту ночь, так в следующую, остров все равно бы погиб. Но то, что это произошло так быстро, можно объяснить только тем, что у людей не было лидера. Даже такого, как Упаннишшур, который умер первым. Хотя от него было бы мало проку, поскольку он-то был искренне уверен в том, что плоскоглазые уплыли к себе в Тихую заводь. Или же очень хотел в это поверить, настолько сильно, что вера переросла в чудовищное безразличие к своей дальнейшей судьбе и к судьбам людей, находившихся рядом. А ведь жена его, хоть и считал Упаннишшур ее дурой набитой, покинула остров с первыми же плотами. Она даже не сказала ему «прощай», только посмотрела, как на безнадежно больного.
Растащив плоты на значительное расстояние друг от друга, плоскоглазые принялись их жечь. Они больше не пускали в ход другого оружия, кроме зажигательных шаров. Людей же, бросавшихся в воду, когда жар на плоту становился нестерпимым, плоскоглазые отлавливали и топили медленно, со вкусом, но не до конца, а после снова выбрасывали на плот.
И продолжалось это не одну ночь и не две, а без малого неделю.
Днем плоскоглазые оставляли плоты и, разлегшись на плавательных досках, со стороны наблюдали за страданиями обреченных людей. Тех, кто пытался уйти вплавь, ловили, притапливали и возвращали на брошеный плот. С заходом солнца все начиналось сызнова.
Люди умирали мучительно и долго, каждый по-своему, проклиная не только плоскоглазых, но и всю свою жизнь, каждый ее день, а заодно и всех, кого только могли вспомнить.
