Дэвид Клири - «Если», 1996 № 12
Странным было лишь то, что никто не обратил на меня внимания. Коренастый полковник вчитывался в калькулятор и, казалось, задумался. Клочковатый седой человек сдавливал левой рукой мочку уха. Операторы прилипли к экранам, сутуля спины. А сам Гриша Рогожин сидел, будто проглотив кол, неестественно выпрямленный, высоко подняв брови. Позади него находился книжный шкаф, встроенный в стену, и в стекле я улавливал идеальный белый жесткий воротничок рубашки, а над ним — полоску шеи, как брюшко рыбы. Рассекала грудь полоска трехцветного «российского» галстука.
Он меня словно не воспринимал.
— Григорий!.. — шепотом сказал я.
Тогда Гриша Рогожин вздрогнул, точно проснувшись, и, как вылезший из воды купальщик, затряс головой.
Лицо у него стало осмысленным.
— Это вы, Александр Михайлович? Откуда вы здесь?..
Остальные тоже зашевелились, словно включенные. Операторы хором доложили: «Связи нет!» Клочковатый седой человек, оттолкнувшись на стуле, выставил перед собой пистолет. А полковник, хоть оружия доставать не стал, посмотрел на меня точно сквозь прорезь прицела, и зрачки его, поймавшие цель, резко сузились: «Кто это? (Рогожин наскоро объяснил) Депутат? Ну пусть будет депутат. И что там, в городе?..» — Выслушал меня довольно-таки невнимательно, пробурчал, ни к кому особо не обращаясь: «Значит, обстановка прежняя». Повернулся к Грише и постучал ногтем по наручным электронным часам.
— Минут на десять нас отрубило, как вы считаете, Григорий Аркадьевич?
Гриша выгнул запястье с «ролексом» в золотом плоском корпусе:
— Похоже, что так…
— И, по-моему, интервалы между «обмороками» сокращаются.
— Я это тоже заметил…
В мониторе что-то пискнуло.
— Надо уходить из Москвы, — негромко сказал седой. Пистолет он уже спрятал и вместо него вытащил из кармана платок, которым обтер ладони. Лицо у него было красное, точно обваренное. — Под Свердловском есть резервная база правительства. Командный пункт, средства связи. Я надеюсь, что Урал и Сибирь нас поддержат…
Один из операторов кашлянул:
— Министерство обороны не отвечает! — А второй немедленно откликнулся, словно эхо. — Министерство внутренних дел сигнала не принимает!..
Зависло молчание.
— Что с президентом? — в упор спросил я.
Гриша опять посмотрел на меня, будто не узнавая. Вдруг — моргнул, сморщился, точно в нос ему что-то попало, и ответил, по-видимому, слегка стыдясь своих слов:
— С президентом?.. Президент, вроде, в порядке… Под охраной… Ну — переутомился немного… Я надеюсь, что он придет в себя… через пару часов…
Седой человек крякнул.
— Нет у нас президента. Нет, и, вероятно, в ближайшее время не будет!.. — он выругался и сплюнул. — Седина была, как парик. Казалось, что она сейчас съедет набок.
— Федеральная служба безопасности не отвечает! — доложил оператор. Но второй перебил его взволнованным голосом. — Саратов на связи!..
Гриша осторожно, двумя пальцами поднял телефонную трубку.
— Товарищ министр сельского хозяйства? — радостно пророкотали там. Я слышал каждое слово. — Докладываю: хлебозаготовки по Саратовской области будут выполнены досрочно! Народ работает с огоньком, товарищ министр! Заверьте товарища Сталина, что мы дадим десять процентов зерна сверх плана!..
Гриша, как заминированную, опустил трубку обратно. Лицо у него стало задумчивое.
— Дождались, — протяжно вздохнул седой.
А полковник меланхолически взял фломастер и обвел Саратов на карте жирным синим кружком. Я заметил, что таких кружков было много.
— Докатилось до Волги, — сообщил он. — По-моему, скорость распространения замедляется. Посмотрите, Григорий Аркадьевич, и плотность уже несколько меньше. Есть надежда, что за Урал это не перевалит…
Седой мгновенно оборотился к нему всем телом.
— Так чего же мы ждем? Пока нас тут всех прихлопнут, как тараканов? Аэропорт, я полагаю, работает. Коммунисты не такие идиоты, чтобы помогать Иосифу Виссарионовичу. А?.. Вы что-то сказали, Григорий Аркадьевич?
Гриша дощечкой поднял руку.
— Секундочку!
И сейчас же что-то щелкнуло в коробочке репродуктора на стене, засвистело, захрюкало, прошлось по диапазону, подстраиваясь, и оттуда, как тесто, не умещающееся больше в посуде, поползла шепелявость выдающегося политического деятеля современности: «С новым вдохновением и уверенностью… Под руководством Коммунистической партии… Ленинским курсом… Вперед, к победе социализма!»… Точно стая голубей, закипели аплодисменты. Было слышно, как Леонид Ильич берет с трибуны стакан с водой, отпивает, проталкивая газировку сквозь горло, возвращает с пристуком стакан на место и, собравшись с силами на новый абзац, выдыхает: «Товарищи!..» За дыханием чувствовалась тишина громадного зала — драпировка на окнах, знамена рыхлого бархата. Я словно перенесся в другую эпоху.
Остальные, по-видимому, чувствовали то же самое. Потому что седой человек ощерился, словно кошка. У него даже глаза стали круглые.
— Господи, да выключите вы эту бодягу! — И не дожидаясь, пока кто-нибудь откликнется на его возглас, сам рванулся к стене. Нагнулся, задирая светлый пиджак, и с остервенением выдрал вилку из розетки. Распрямился и потыкал ею в сторону Рогожина.
— Вот, Григорий Аркадьевич! Это — на вашей совести!..
— По крайней мере, мы теперь знаем, чего ждать, — Гриша с кривой ухмылочкой потянул сигарету из валяющейся перед ним пачки, прикурил, помахал рукой, разгоняя клуб дыма. Равнодушно спросил полковника, который, будто лошадь, мотал головой. — Что с вами, Сергей Иванович?
— Звонят, вроде, — неуверенно сказал полковник. Приложил к уху ладонь, похлопал, точно старясь избавиться. — Вроде бы — колокола… Как-то странно…
У меня хватило благоразумия промолчать.
— С Министерством иностранных дел связи нет! — доложил оператор.
Седой человек, видимо, на что-то решился.
— Ладно, тогда — каждый сам за себя, — брюзгливо сказал он. — Ладно, я не собираюсь ждать, пока меня здесь закопают…
Он набрал воздуха в грудь, намереваясь что-то добавить. Его не слушали, полковник по-прежнему диковато тряс головой, Гриша кивал в такт словам, явно отсутствуя. Вдруг его холодноватые глаза распахнулись. Стенка за спиной у седого покрывалась мелкими трещинками. Их число увеличивалось, они тянулись друг к другу. Будто с той стороны на стену давило что-то тяжелое. Проглянула неприятная чернота, кирпичи древней кладки, легкой струйкой зашуршала штукатурка на плинтус, под коробочкой радио отвалился довольно большой обломок, а из яркого мрака трещины просунулось что-то землистое — нечто серое, угреватое, как корни растений, точно щупальцами обвило седого за горло — лопнула кожа, седой человек захрипел и вдруг выгнулся, словно по нему пропустили заряд электричества.
![Владимир Рыбин - Включите вашу память [=Если разбудить память]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
