Журнал «Если» - «Если», 2012 № 09
— А как зовут вашего братца?
— Филеас, но в семье его с самого детства звали просто Филли.
— Он знает, кто украл у него тень, или, может быть, подозревает кого-то?
— Филли считает, что тень у него похитили, когда он сидел в таверне «Двойной ад».
— Если бы вы обратились к маэстро Астольфо, мы помогли бы вашему брату вернуть его тень. Мы частенько оказываем подобные услуги жителям города, и никто пока не жаловался.
Маронда фыркнула.
— Мой брат уже здоров, и все благодаря Асклепию, а не этому твоему прохиндею Астольфо. А теперь проваливай! — С этими словами она захлопнула тяжелую дверь, отрезая поток удушливого мускусного пара, который обволакивал нас на протяжении всего разговора.
Шагая прочь, я мечтал о реке, в которую мог бы погрузиться с головой и смыть с себя запах, который, казалось, повис на моих плечах, словно тяжелый шерстяной плащ. Но поскольку никакой реки в пределах досягаемости не оказалось, я решил заглянуть в находящийся поблизости «Красный жеребец», где знакомый буфетчик по имени Джорджио приготовил бы мне лохань чистой воды и кружку белого вина.
* * *Джорджио не обманул моих ожиданий. Вернув лохань в кухню, я наконец-то занял место за столиком, с наслаждением вдыхая свежий виноградный букет вина, которое пил крошечными глотками. Я наполовину опорожнил поданную мне большую кружку, прежде чем до меня дошло, что крупный мужчина, сидевший в темном уголке зала, и есть тот самый человек, которого я столько времени искал.
Он, в свою очередь, вовсе меня не замечал. Казалось, Мутано совершенно отрешился от окружающего. Он сидел, погруженный в черную меланхолию, а его разум блуждал где-то в далеких, туманных далях. Когда я поднялся, чтобы подойти к приятелю, он даже не проследил за мной взглядом; его лицо оставалось абсолютно безучастным. А когда я с ним заговорил, он слегка вздрогнул от неожиданности.
— Ах, это ты, Фалько… — пробормотал он на кошачьем языке.
— О чем грустишь, дружище? — спросил я.
— Я устал от этого мира и его извилистых путей. Порой мне кажется, что ничто не сможет пробудить интерес к скучной, однообразной череде будней, которые ведут всех нас к могиле.
— Да, я слышал, — заметил я небрежно. — Все, кого я о тебе расспрашивал, говорили, что ты в печали.
— Ты расспрашивал обо мне?
— Нам с тобой предстоит нелегкая работенка, — кивнул я и вкратце рассказал Мутано о появлении Вельо и Сибиллы. — Похоже, слепой старик действительно давний друг нашего хозяина. Насчет девчонки ничего сказать не могу: раньше я никогда о ней не слышал. Как бы там ни было, сегодня эта парочка будет ужинать с нами.
— У меня есть собственное важное дело, которое я твердо решил довести до конца.
Я кивнул:
— Ты разыскиваешь кота, который завладел твоим голосом. Я расспрашивал о нем в тех же местах, где и ты, и получил тот же результат. Ничего. Никаких следов.
— И все равно я не отступлюсь, — упрямо тряхнул головой Мутано. — От одного звука собственного пронзительного мява у меня кишки в узел сворачиваются. В моих устах это звучит даже хуже, чем когда ты пытаешься разговаривать со мной по-кошачьи.
Я пожал плечами.
— Я уже почти привык к этому языку. В нем есть своеобразная мелодичность, даже музыкальность… Как бы там ни было, нам пора возвращаться на виллу. Полдень давно миновал, еще немного — и начнет темнеть.
— Ты иди, а я не хочу. Передай маэстро мои извинения.
— Один я не пойду, — решительно возразил я. — Маэстро Астольфо и без того сердится на нас за то, что мы не сделали нашу работу в замке как следует.
— Ты имеешь в виду замок барона? — Кажется, Мутано всерьез удивился. — Но как это может быть? Мы все так хорошо спланировали… Когда мы уходили, там все было в порядке.
— И тем не менее этот Вельо прошел через наши лабиринты, тупики и ловушки с такой легкостью, словно это была всего лишь паутина, которая рвется от легкого прикосновения.
— Ладно, — сказал Мутано и тяжело поднялся. — Я обязательно должен посмотреть на этого слепого синьора.
* * *За ужином Мутано выглядел намного бодрее, чем в «Красном жеребце». Когда я встретил приятеля в таверне, его неряшливая одежда вполне соответствовала раздерганным мыслям и чувствам, но сейчас он был умыт, тщательно причесан и одет в новенький темно-зеленый камзол, которого я раньше на нем не видел. Я, впрочем, тоже потратил немало времени, чтобы привести себя в порядок и смыть с кожи и волос привязчивый мускусный запах, которым буквально пропитался за несколько минут разговора с Марондой.
На еду я обращал минимум внимания, поскольку на столе сегодня не было ни мяса, ни рыбы, ни птицы. Совершенно машинально, не чувствуя вкуса, я отправлял в рот овсянку, бобы, три вида каш, какие-то салаты и ломтики безвкусного сыра: В вине, впрочем, недостатка не было, и мы с Мутано отдали ему должное, то и дело подливая себе в кубки из фляг и графинов. Вельо и Сибилла пили только воду. Ели они тоже мало, причем их манера держаться за столом напомнила мне цаплю, которая охотится за рыбой: в течение какого-то времени оба сидели неподвижно, потом вдруг протягивали руку к той или иной миске или блюду, хватая угощение пальцами. Я понимал, что для слепца подобный способ брать пищу был, наверное, самым удобным, но Сибилла отчего-то действовала точно так же.
Поначалу мы почти не разговаривали, и если бы Астольфо не вздумалось развлечь нас длинной историей о принцессе, которая одолжила свою прекрасную тень некрасивой фрейлине, в просторной обеденной зале, украшенной карминными драпировками и свечами в затейливых серебряных канделябрах, могла бы установиться неловкая тишина. Но и маэстро в конце концов замолчал. Словно стремясь заполнить возникшую паузу, Мутано с удвоенной энергией атаковал винные запасы, и тут Сибилла вдруг сказала:
— Бесполезно. Вино не смоет из памяти лицо возлюбленной.
Эти слова, несомненно, относились к моему приятелю. Он, однако, ничего не ответил, только взглянул на эту худую девочку так, словно она вдруг швырнула в него один из стоявших на столе подсвечников. Сибилла не отвела глаз и лишь пристально смотрела на него исполненным печали взглядом.
Я насторожился. Девчонка была права. И как я сам не подумал, что уныние Мутано может происходить от того, что он влюбился в очередную красавицу, не имея возможности поведать ей о своей страсти, не говоря уже о том, чтобы живописать свои чувства при помощи стихов и серенад, как это было у него в обычае. Мой приятель часто влюблялся в женщин прекрасного облика и безупречного воспитания, наделенных к тому же тонким вкусом и склонностью к различным искусствам. Каждой новой возлюбленной он поклонялся с той же самоотверженной страстью, с какой поклоняются Луне или Весенней Богине последователи их культов, но проходило какое-то время, и Мутано обнаруживал, что его кумир — обычная земная женщина, мало чем отличающаяся от прочих. Тогда его пламенная страсть сменялась безразличием, а сладостные мечты, которым он самозабвенно предавался днями и неделями, обращались в горький пепел разочарования. На моей памяти Мутано переживал нечто подобное раз семь или восемь — с незначительными вариациями, но наверняка были и другие случаи, о которых он мне не рассказывал.
