Ирина Адронати - Марш экклезиастов
Торговали здесь встоячка — чтобы рассадить такое число людей, понадобилось бы помещение побольше Манежа. А так — покупатели сгрудились вокруг помоста и торговались, поднимая над собой такие сердечки на палочках с номерами; аукционист повышал и повышал цену, сердечек поднималось всё меньше, и наконец оставалось одно. Этот-то обладатель самого крепкого сердца и получал всё. Правда, за деньги.
Когда наши вошли, как раз заканчивалась продажа пары бронзовых канделябров, которыми когда-то, согласно легенде, били, заподозрив в нечестной игре, изобретателя жанра мужских причитаний поэта Некрасова. Хасановна и Лёвушка вооружились сердечками на палочках (их ещё некоторое количество торчало из больших плетёных корзин) — и присоединились к толпе соискателей Грааля (и сопутствующих товаров).
Лёвушкины опасения едва не подтвердились; опоздай они минут на двадцать, и вся история человечества пошла бы по-другому.
— Лот номер одиннадцать! — выкрикнул жеманный аукционист. — «Пасхальное яйцо», чаша из поделочного камня на металлической подставке, работа неизвестного мастера, семнадцатый век, начальная цена — десять тысяч рублей! Ну же, девчонки!..
Взметнулось десять тысяч розовых, белых, синих и жёлтых сердец.
— Пятнадцать тысяч!
Поднялось ещё больше.
— Хасановна…— в ужасе сказал Лёвушка. — Они ж его купят…
— Купилка у них ещё не выросла… — сурово процедила Хасановна.
Через шестнадцать тактов повышения цены над головами реяло только алое сердце Доры Хасановны.
— Продано! — воскликнул аукционист, вытирая пот. — Продано за двести пятьдесят тысяч рублей!!! Подходите, подходите сюда поближе! Господа, пропустите товарищей!..
И, хотя никто пропускать их не собирался, Лёвушка уже ввинтился в толпу; Хасановна пошла медленно и солидно, как броненосец «Потёмкин» сквозь смущённую эскадру. Её алое сердце трепетало над головой, подобно мятежному флагу.
Хасановна почти дошла до помоста, когда Лёвушка на этот помост взобрался и направился к столу. Аукционист, держа микрофон в вытянутой руке, попытался заступить ему путь:
— Мальчик, мальчик, тебе сюда нельзя…
Лёвушка остановился и хмуро всмотрелся в него.
— Педофил… — прошептал он, склонясь к микрофону. — Граждане, остановите педофила! Он меня потрогать хотел!
— Да ты…
— А-а-а-а!
— Отойди от мальца, вредитель! — Хасановна поднималась по ступенькам. — А то я тебя так щас потрогаю, сам на Соловки побежишь!
— Успокойтесь, бабуля…
— Какая я тебе бабуля, положенец? На себя посмотри! Лучше добром скажи, куда тут деньги в кассу платить, пока я не…
— Уверяю, сударыня…
— Поздняк метаться. Где — касса — быстро?!
— Вот здесь, сюда, пожа… пожа… — аукционист, лебезя, пятился к ширме позади стола с лотами. Из-за стола медленно, как перископ, поднялась круглая головка Лёвушки. И — многие, несмотря на тугой гвалт толпы, услышали этот вопль.
И не спалось им ночью…
— Хаса-а-а-новна-а-а!!! Смотрите, спёрли!!! Я что говорил!!! Спёрли!!! Ворьё!!! Педофилы и ворьё!!!
Он ещё что-то орал, но уже неразборчиво, захлёбываясь словами — не хватало дыхания.
Аукционист подлетел к столу, схватил чашу. Чаша оказалась явно легче, чем он рассчитывал, — схваченная, она подпрыгнула, выпорхнула у него из рук и по крутой параболе полетела в толпу. Из толпы навстречу ей вытянулись руки и поймали. Руки принадлежали здоровенному наголо бритому мужику в шёлковой красно-синей спортивной рубашке. На груди у него было написано: «Сибнефть».
Он покрутил чашу, поднёс поближе к глазам.
— Так и дурят нашего брата, — сказал он громко. — Пластмасса! Во, и написано: маде ин чина! Чина, да? Двести пятьдесят тысяч за чинскую побрякушку взяли? Да пошли вы с такой аэробикой! — и он запустил пластмассовый Грааль в аукциониста. Чаша чиркнула того по плечу и улетела за ширму.
Следом в несчастного полетели голосовательные сердца на палочках и мобильные телефоны.
— Господа, господа! — пытался тот возразить. — Что вы делаете, господа!
Но его не слушали. Кидали и кидали.
Из-за ширмы выскочили два охранника с дубьём и растерялись. Долг велел им бросаться на толпу, но почему-то очень не хотелось.
— Вы звери, господа… — сказал поникший аукционист и заплакал.
На помост уже лезли. Охранники шевелились вяло.
— Вон он! — вдруг завизжал Лёвушка. — Он убегает! Держите вора!
Все оглянулись, но мало кто что-то увидел. А там в странном мерцающем мареве, повисшем внутри Манежа (можете представить себе перламутровый дым? — вот что-то подобное и повисло, а потом рассеялось), бежал, быстро-быстро перебирая ножками, коротенький человечек в синем костюме. И хотя Лёвушка видел его только со спины, понятно было, что человечек прижимает к груди что-то тяжёлое и неудобное.
Так убегают от грозы с ребёнком на руках.
Прошла долгая секунда, и человечек исчез в проёме двери.
— Уйдёт! — завопил Лёвушка и прыгнул в толпу. Хасановна прыгнула следом.
Они протолкались наружу, выбив, как пробку, попавшихся им в дверях тележурналистов с камерой.
(Через минуту те уже снимали, и мы именно это и увидели. Но главные события теперь развёртывались вне Манежа.)
Солнце слепило так, что Хасановна и Лёвушка, выскочив наружу, в первые несколько секунд только жмурились и тупо озирались, будучи не в силах ориентироваться в этом расплавленном воздухе. Здесь тоже клубился перламутровый дым, быстро редея…
— Туда! — крикнула Хасановна, пробивая дым тонкой прямой рукой с вытянутым пальцем. От её руки потянулась цепочка холодных блёсток, проскользнула между прохожими — и упёрлась в спину маленькому улепётывающему человечку. Как бы почувствовав прикосновение, он обернулся на миг, в кого-то врезался, взвизгнул. Сделалась видна половинка его скуластого лица, квадратные очёчки и оскаленные, не по росту огромные жёлтые зубы… Преследователи бросились вдогон, пугая людей своей нечеловеческой устремлённостью; от них шарахались, сталкиваясь и даже иногда падая, но не замечая того, а лишь завороженно глядя погоне вслед; перламутровый дым висел над головами, и в нём отображалось вихревое движение. — Держи японца!
Но японца не держали, привыкши робко пропускать иностранцев вперёд и проявлять вежливость; только два футбольных болельщика ЦСКА бросились было на него с двух сторон, естественно, не рассчитали и врезались друг в дружку, тут же образовав кучу-малу. Лёвушке пришлось обегать так некстати возникшее препятствие, Хасановна же — перепрыгнула.
Японец уходил теперь налево, мимо подземного универмага, мимо водяного рва с уточками и прочими мирными зверушками, которые вдруг в перламутровом этом дыму зашевелились и обзавелись ненужными подробностями, а некоторые стали откровенно скабрёзны, — и скатился по лестнице вниз. Погоня отставала от него уже всего-то шагов на десять…
