Ирина Адронати - Марш экклезиастов
— Нет, Шаддам. Нет. Не будем разделяться. Торопиться нам, сами понимаете, особо некуда…
— Костя тоже очень прилично ориентируется здесь.
— Дело не только в моём топографическом идиотизме… — Николай Степанович потеребил ухо. — Вам не кажется, что мы — здесь — все, каждый — лишились какой-то существенной части личности? И только все вместе мы сколько-нибудь полны? Я не знаю, это свойство места или что-то ещё…
Шаддам надолго задумался.
— Да, — кивнул он и встал. — Я действительно что-то подобное чувствовал, но не мог сформулировать. Я — только часть самого себя… И это не самая лучшая часть. Интересно, где всё остальное?
— Вот и я хотел бы знать… Пойдёмте в сад.
Садом почему-то стали звать центральное помещение, где «робинзоны» собирались, когда не спали и не уходили в экспедиции. Наверное, раньше, при живом городе, здесь действительно был сад; сейчас же — просто скопище нескольких десятков каменных кадок и горшков, набитых спёкшейся в бетон землёй; растения рассыпались в прах. Между кадками и горшками стояли массивные скамейки, похожие скорее на причудливо обкатанный прибоем плавник — они казались природным творением, но сидеть на них было исключительно удобно.
Там уже сидели почти все — кроме Армена, у которого заканчивался сон. Эту напасть — неодолимый сон в определённое «время» — пока ещё никто не смог осилить, кроме Нойды — её, похоже, многое из здешнего просто не коснулось.
— Пользуясь тем, что я здесь самый старший по положению, — начал Николай Степанович, — я принял волевое решение. Мы попытаемся дойти до ворот города, а затем — пересечь пустыню. Согласно преданию, считается, что это невозможно сделать. Попробуем. И ещё: есть опасения, что город будет пытаться разлучить нас, пустить по разным дорогам. Так вот: на провокации не поддаваться, идти сплошной группой. На всякий случай — в связке. Как на известной картине Брейгеля…
Появился заспанный Армен. Лицо его было отёкшее, кожа — сероватая.
— Я пропустил что-то важное? — спросил он.
— Нет, — сказал Костя. — Просто выходим в поход.
— Ага. Сейчас?
Все посмотрели на Николая Степановича.
— Нет, — сказал он. — Надо чуть-чуть подготовиться. Завтра. Идиятулла, у меня к вам пара вопросов…
СТРАЖИ ИРЕМАМакама десятая
Сперва шаир, впервые пришедший в столицу халифа, слагает стихи «фи махд» — в похвалу Багдаду.
Потом шаир, непременно избитый и ограбленный, слагает стихи «фи замм» — в порицание Багдаду.
Наконец, шаир, освоившись, просто начинает жить в Багдаде, а стихи слагает либо по случаю, либо по вдохновению.
Аллах велик — и Багдад велик! И всё в нём есть! Пока осмотришь все его чудеса, ан жизнь и кончится!
Но сначала нужно войти в Багдад, а это не такой город, чтобы пускать туда всякого.
Синдбад аль-Баххар — не всякий: он без барыша не возвращается, и стражники у ворот, несомненно, от этого барыша что-нибудь да получат.
Поэтому караван капитана приветствовали громко, цветисто и от чистого сердца. Моряки скалили в ответ зубы и поражали нарядностью одежд. Скромнее всех выглядели брат Маркольфо и Сулейман Абу Талиб — да они и не хотели привлекать к себе внимание. Довольно и того, что великодушный мореплаватель вернул им оружие и добавил достаточную — о, вполне достаточную — сумму. Хватит на первое время!
Они и держались скромно, плелись в самом хвосте каравана. На них и внимания почти никто не обратил бы — ведь случалось Синдбаду приводить в столицу и псоглавцев, и громадных обезьян, и медных птиц — неужели не пройти за компанию двум простым мошенникам? Они бы и прошли…
— Э, постой! — воскликнул вдруг юный сотник (поистине, юные сотники самые бдительные). — Ты, ты, в высокой шапке!
— О Аллах! — шёпотом взвыл Абу Талиб. — Столько лет прошло! Откуда бы мальчишке знать великого…
Юный сотник меж тем уже разворачивал свиток:
— Всё в точности! — воскликнул он. — «На лбу разбойника имеется белое пятно, видом своим напоминающее как бы букву „даль“… Он! Хватайте злодея! Давно мы его поджидаем!
Поэт, ни мгновенья не медля, смахнул с головы приметную шапку дервиша и вонзился в толпу.
Брата Маркольфо к тому никто не нудил — скорее всего, в свитке о нём вообще ничего не говорилось, — но он тоже весь как-то съёжился и устремился вслед за спутником, не отставая ни на шаг.
— Держите их! — вопили стражники.
Жители Багдада ничем не отличаются от жителей иных городов: коли стражники ловят кого-то, значит, это хорошие люди! Потому что плохих никто не ловит, они сидят себе спокойно во дворцах, в казармах и в лавках. Наоборот, стражникам норовят подставить ногу, указать ложное направление, а то и пинка отвесят при случае — поди угадай потом оскорбителя! Но и то сказать: сами виноваты. Вот если бы стражники были едины со всем народом, тогда другое дело. Тогда бы народ сам, своими народными вот этими руками…
К счастью, на земле нет такого города, где стражники едины с народом. Разве что в Иреме, да кто ж его видел!
Великодушному мореплавателю пришлось объясняться с вредным юнцом: кого это он привёл в священный город халифа Харуна, и только им двоим ведомо, во сколько динаров обошлось ему объяснение. Тоже правильно, не жадничай — ведь Аллах всегда при делах.
Где скрыться скромному проходимцу в великом городе? Правильно, в лучшем караван-сарае, среди приличных людей.
…— Ловко я морячка-то с хвоста скинул! — необоснованно хвалился Абу Талиб. — Будет с него заморских открытий! Ещё мы в Иреме его не видели! Нечего ему там делать!
Брат Маркольфо, возлежавший на ковре, держал надо ртом громадную гроздь винограда и ощипывал её губами, как птичка. Виноград он поглощал вместе с кожурой, как делают все ференги.
— А вот отстроится синьор капитан, справит новоселье — и затоскует! — сказал он. — Знаю я эту морскую породу. С его возможностями и упорством он, чего доброго, и вправду поставит судно на колёса и будет гонять туда-сюда по сахре, покуда не врежется в стену Ирема!
— У Ирема нет никаких стен, — вздохнул Сулейман аль-Куртуби. — Пора бы уж понять.
— А по мне, так лучше бы понять, как это мы столько дней толклись рядом с главной дорогой, а думали, что пребываем в сердце сахры, — сказал бенедиктинец. Свою рваную рясу он в бане постирал самолично, никому не доверив лохмотья, словно в них были зашиты алмазы и самоцветы, голову обрил наголо и прикрыл афганской шапкой. И, что интересно, вовсе не торопился обниматься с единоверцами, каковых в Багдаде хватало.
— Это-то и есть главное доказательство, что Ирем недалеко! Если бы мы сразу договорились об общности цели, то больше бы преуспели!
