Грэхэм Мастертон - Пария
- Ты уволился, - заявила она, нагруженная покупками, которых мы уже не могли себе позволить.
- Я дома и я пьян - значит, я сделал это, - ответил я.
Через шесть недель мы уже переехали в Грейнитхед, в получасе езды от родителей Джейн. А когда пришло лето, мы купили дом у Аллеи Квакеров, на северо-западном берегу полуострова Грейнитхед. Предыдущий хозяин был по горло сыт ветром, как сказал нам посредник из бюро по торговле недвижимостью: с него было довольно морозных зим и обилия моллюсков, и он переехал на юг, снял жилье в Форт-Лодердейле.
Еще две недели спустя, когда в доме все еще царил хаос, а мой банковский счет стал еще более жалким, мы сняли лавку в самом центре старой деревушки Грейнитхед. Большие окна фасада выходили на площадь, где в 1691 году повесили за ноги и сожгли единственную грейнитхедскую ведьму и где в 1775 году британские солдаты застрелили трех рыбаков из Массачусетса. Мы назвали нашу лавку "Морские сувениры" (хотя мать Джейн в качестве альтернативного названия предложила "Лом и рухлядь") и открыли ее с гордостью, истратив перед этим море темно-зеленой краски. Я не был до конца убежден, что мы заработаем на жизнь, продавая якоря, корабельные орудия и мачты, но Джейн рассмеялась и сказала, что все обожают морские сувениры, особенно люди, которые никогда не плавали, и что мы будем богаты.
Ну что ж, богачами мы не стали, но зарабатывали достаточно, чтобы хватало на суп из моллюсков и красное вино, а также на поленья для камина. Джейн ничего больше и не было нужно. Конечно, она хотела детей, но не прямо сейчас, вот так сразу, а тогда, когда они сами естественным образом появятся на свет.
За короткие месяцы нашей с Джейн жизни и работы в Грейнитхед я сделал несколько важных для себя открытий. Прежде всего, я открыл, что любовь действительно существует, и твердо убедился в том, что до сих пор я не понимал и не знал этого.
Я открыл, что могут означать верность и взаимное уважение. Научился я и терпимости. В то время отец Джейн относился ко мне как к какому-то безымянному мелкому клерку, которого он вынужден развлекать на торжественном приеме, и время от времени, хоть и с явной неохотой, угощал меня рюмочкой домашнего бренди еще 1926 года изготовления, а мать Джейн буквально содрогалась, когда я входил в комнату, и кривилась, едва я, забывшись, переходил на выразительный сент-луисский говор. Относилась же она ко мне с ледяной вежливостью, что было намного хуже, чем откровенная враждебность. Она прилагала все возможные усилия, чтобы только со мной не разговаривать. Например, она спрашивала у Джейн: "Будет ли твой муж пить чай?", хотя я сидел тут же, рядом. Но Джейн с загоревшимися глазами отвечала:
- Не знаю. Сама спроси. Я же не ясновидящая.
Причина была проста: я не учился в Гарварде, я жил не в Хьюниспорте, даже не в Бек-Бей, к тому же я даже не относился ни к какому загородному клубу. Когда Джейн еще была жива, они имели ко мне претензии, что я испортил жизнь их ребенку, а когда она погибла, обвиняли меня, что я ее убил. Они не винили водителя грузовика, который должен был уступить дорогу, не винили механика, не проверившего тормоза. Они винили только меня.
Как будто, прости меня, Боже, я сам себя не винил.
- Я уладил все денежные вопросы, - сказал мистер Бедфорд. - Я заполнил форму номер 1040 и потребовал возмещения расходов на врачебную помощь в госпитале, хотя было очевидно, что это бессмысленно. С этих пор... гм... я буду передавать твои счета мистеру Роснеру, если ты ничего не имеешь против.
Я кивнул. Естественно, Бедфорды желали как можно скорее избавиться от меня, но, конечно же, так, чтобы это не выглядело излишней поспешностью или отсутствием хороших манер.
- И еще одна мелочь, - продолжал мистер Бедфорд. - Миссис Бедфорд желала бы оставить себе на память ожерелье из алмазов и жемчуга, которое принадлежало Джейн. Она считает, что с твоей стороны это был бы прекрасный жест.
Было очевидно, что эта просьба глубоко заботила мистера Бедфорда, ему явно было неловко, но ясно было и то, что он не осмелился бы появиться дома с пустыми руками. Он барабанил пальцами по краю стола и неожиданно повернул голову в сторону, как будто это не он упомянул об ожерелье, а кто-то иной...
- Учитывая при этом стоимость ожерелья... - небрежно бросил он.
- Джейн дала мне понять, что это семейная реликвия, - сказал я самым мягким тоном, на который только был способен.
- Ну... да... это правда. Оно принадлежало нашей семье сто пятьдесят лет. Его всегда передавали очередной миссис Бедфорд. Но поскольку у Джейн не было детей...
- ...и к тому же она была всего-навсего миссис Трентон... - добавил я, пытаясь за иронией скрыть горечь.
- Ну вот, - озабоченно буркнул мистер Бедфорд. Он шумно кашлянул. Вероятнее всего, он не знал, как себя вести.
- Ну, хорошо, - сказал я. - Все для Бедфордов.
- Очень тебе обязан, - выдавил из себя мистер Бедфорд.
Я встал.
- Должен ли я еще что-нибудь подписать?
- Ничего. Ничего, благодарю, Джон. Все уже улажено. - Он тоже встал. - Помни, если мы будем в состоянии тебе чем-то помочь... достаточно будет позвонить нам.
Я кивнул. Наверно, я все же был неправ, питая такую антипатию к Бедфордам. Да, я потерял молодую жену и еще не родившегося ребенка, но они потеряли единственную дочь. Кого они могли винить в своем несчастье, если не Бога и не самих себя?
Мы обменялись с мистером Бедфордом крепким рукопожатием, будто генералы враждебных армий после подписания не слишком почетного мира. Я направился к двери, когда неожиданно услышал женский голос, говорящий совершенно естественным тоном:
- Джон?
Я резко обернулся. У меня волосы на голове от страха стали ежиком. Я вытаращил глаза на мистера Бедфорда. Мистер Бедфорд в свою очередь уставился на меня.
- Да? - бросил он. Потом наморщил лоб и спросил: - Что случилось? У тебя такой вид, будто ты увидел привидение.
Я поднял руку, напряженно прислушиваясь.
- Вы слышали что-нибудь? Какой-то голос? Кто-то произнес мое имя?
- Голос? - повторил мистер Бедфорд. - Чей голос?
Я заколебался, ведь сейчас я слышал только уличный шум за окном и стук пишущих машинок в соседних комнатах.
- Нет, - наконец выдавил я. - Видимо, мне что-то почудилось.
- Как ты себя чувствуешь? Может, тебе надо еще раз поговорить с доктором Розеном?
- Нет, зачем же. Это ничего не значит, все в порядке, спасибо. Со мной ничего не случилось.
- Это точно? Ты выглядишь не особенно хорошо. Едва ты вошел, я сразу подумал, что выглядишь ты неважно.
- Просто бессонная ночь, - объяснил я, оправдываясь.
Мистер Бедфорд положил мне руку на плечо - не так, будто хотел придать мне уверенности, а скорее так, будто сам должен был на что-то опереться.
