Фрэнк Херберт - Зелёный мозг
— Честно говоря, нет. Но…
— Ну, ладно, — сказал Фурунео, удалясь за шар.
Маккай приложил кусок взрывчатки вдоль зеленой линии, прикрепил бикфордов шнур и присоединился к Фурунео.
Вскоре послышался глухой удар, который почти заглушал прибой.
Маккай почувствовал какое-то внутреннее беспокойство и стал размышлять. А что, если этот Калебанец рассердится и начнет применять оружие, о котором мы никогда не слыхали? И все же он устремился на другую сторону.
Над зеленой полосой появилась овальная дыра, как будто в шар засосало засов.
— Видимо, вы нажали на правильную кнопку, — сказал Фурунео.
Маккай подавил чувство раздражения, которое, как он знал, является результатом ангерита, и сказал:
— Да, подставьте-ка мне ногу.
Он заметил, что Фурунео почти идеально справляется с реакцией наркотика.
С помощью Фурунео Маккай забрался в отверстие и заглянул внутрь. Его приветствовал слабый пурпурный свет, и что-то похожее на движение в полутьме.
— Что-нибудь видно? — спросил Фурунео.
— Не знаю, — Маккай вскарабкался вовнутрь на покрытый ковром пол. Он согнулся и стал изучать обстановку в пурпурном свечении. Зубы его стучали от холода. Комната вокруг него, очевидно, занимала самый центр шара — низкий потолок, мерцающие радуги на внутренней поверхности слева от него, внушительная выемка в форме поварешки, прямо напротив его, крошечные шпульки, ручки и кнопки на стене справа.
В чаше поварешки возникло ощущение движения.
Внезапно Маккай понял, что находится в присутствии Калебанца.
— Что вы там видите? — послышался голос Фурунео.
Не отводя взгляда от чаши, он слегка повернул голову.
— Здесь внутри Калебанец.
— Мне нужно войти?
— Нет. Скажите вашим людям и будьте наготове.
— Ладно.
Маккай все свое внимание обратил на чашу черпака. В горле у него пересохло. Он никогда не был один в присутствии Калебанца. Эта роль обычно отводилась научным сотрудникам, вооруженным известными лишь посвященным инструментами.
— Я… ах, да, Джордж Маккай, Бюро Саботажа, — сказал он. В чаше произошло какое-то колебание, сразу же за этим движением последовал эффект светящегося значения: «Я принимаю ваше знакомство.»
Маккай поймал себя на том, что вспоминает поэтическое описание Масарарда в «Разговоре с Калебанцем.»
«Кто может сказать, как разговаривает Калебанец?» — писал Масарард. — «Слова их приходят к вам, как манипуляции шеста небес с девятью лентами. Инструкция подсказывает, что такие слова светятся. Я говорю, что Калебанец разговаривает. Когда вам посылаются слова, разве это не речь? Пошлите мне ваши слова, Калебанец, и я расскажу вселенной, как вы разумны.»
Испытав на себе слова Калебанца, Маккай решил, что Масарард — осел с претензиями. Калебанец засветился. Его сообщение запечатлелось в мозгу сенса, как звук, но уши его ничего не слышали. Это был эффект такого же порядка, какой Калебанец проводил и на глаза. Вы чувствуете, что видите что-то, но ваши органы зрения отказываются согласиться с вами.
— Я надеюсь, что мое… что я не побеспокоил вас, — сказал Маккай.
— Я не обладаю тем, что воспринимает беспокойство, — сказал Калебанец. — Вы пришли со спутником?
— Мой спутник снаружи, — сказал Маккай. — Нет никаких причин для беспокойства.
— Приглашаю вашего спутника, — сказал Калебанец.
Маккай поколебался, а потом произнес:
— Фурунео! Давайте, сюда.
Планетарный агент присоединился к ним, согнувшись слева от Маккая в пурпурном полумраке.
— Черт возьми, как на улице холодно, — сказал Фурунео.
— Низкая температура и высокая влажность, — согласился Калебанец. Маккай, который повернулся, чтобы посмотреть, как входит Фурунео, увидел, как из твердой стены рядом с открытым отверстием появилось прикрытие. Ветер и брызги перестали сюда проникать. Температура в шаре начала подниматься.
— Мне уже становиться жарко, — сказал Маккай.
— Что?
— Жарко. Помните совещания? Калебанцы любят, чтобы воздух был жарким и сухим.
Он уже чувствовал, как его сырая одежда начинает прилипать к потной коже.
— Это точно, — сказал Фурунео. — Что происходит?
— Нас пригласили, — сказал Маккай, — Мы не побеспокоили его, потому что у него нет органа, воспринимающего беспокойство.
Он снова повернулся к чашевидному углублению.
— Где он?
— Вот в этой штуке в виде черпака.
— Да… я, уф… да.
— Вы можете обращаться ко мне, называя меня Фанни Мэ, — сказал Калебанец. — Я представляю свой вид и отвечаю требованиям, которые равнозначны для женщины.
— Фанни Мэ, — сказал Маккай с предчувствием бесперспективности беседы. Как можно увидеть это чертово существо? Где у него лицо? — Мой спутник Алехино Фурунео, планетарный агент на планете Сердечность от Бюро Саботажа.
Фанни Мэ? Черт возьми!
— Принимаю ваше знакомство, — сказал Калебанец. — Разрешите ознакомиться с целью вашего визита?
Фурунео почесал за правым ухом: — Как это мы слышим? Он потряс головой: — Я не могу этого понять, но…
— Не обращайте внимания, — сказал Маккай. А сам предупредил себя: «А теперь помягче.» Как надо допрашивать этих существ? Нематериальное присутствие Калебанца, странный способ, которым он воспринимает слова этого существа — все это сочеталось с раздражением, производимым ангеритом.
— Я… мои инструкции, — сказал Маккай, — Я ищу Калебанца, который работает по найму Млисс Абнетт.
— Я принимаю ваши вопросы, — сказал Калебанец. Принимает мои вопросы?
Маккай попытался поворачивать голову из стороны в сторону, надеясь найти угол, под которым он мог бы получить видение того, что могло бы принять узнаваемые субстанции.
— Что вы делаете? — спросил Фурунео.
— Пытаюсь увидеть это.
— Вы ищите видимую субстанцию? — спросил Калебанец.
— Уф-ф, да, — сказал Маккай.
«Фанни Мэ? — подумал он. — Это было подобно первой встрече с планетами Говачии: первый человек Земли встречает первого лягушачьего вида Говачина, а Говачин представляет себя как Уильям. Где это среди девяносто тысяч миров Калебанец выкопал это имя? И почему?»
— Я даю зеркало, — сказал Калебанец, — которое отражает внешнюю проекцию вдоль плоскости существа.
— Мы что, увидим это? — заинтересовался Фурунео. — Никто никогда не видел Калебанца.
— Ш-ш-ш.
Полуметровый овал, из чего-то зеленого, синего и розового, не имеющий видимой связи с пустотой присутствия Калебанца, материализовался над гигантской чашей.
— Думайте об этом, как о сцене, на которой я представляю собственное я, — сказал Калебанец.
