Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Т. 14. Терранская Империя
— Ты мне это уже не раз говорил, — сказал сухо Ферун. — И я пересказал все это на Ифри. Но толку чуть. — Он перестал шагать, и в комнате стало тихо. Тень листвы трепетала на полу в квадратах желтого света Лауры. — Как-никак, наши методы спасли нас во времена Смуты.
— Нельзя сравнивать воинствующих вельмож, пиратов, варваров, которые сроду не вылезли бы за стратосферу, не попади им в руки практически самоуправляемые корабли, — нельзя сравнивать этот кровожадный сброд с Терранской Империей.
— Знаю. Но дело в том, что ифрийские методы служили нам так хорошо потому, что они совпадают с ифрийской натурой. И я стал задавать себе вопрос во время этого последнего рейса — не обречена ли на провал наша попытка стать бледной копией нашего противника. Пойми, мы все же стараемся — скоро ты получишь столько подробностей, что тебя от них затошнит, — но может статься, что в итоге не получится ничего, кроме путаницы. Я понял следующее: Авалон должен приложить все силы, чтобы помочь в общем деле, но самому Авалону ждать помощи со стороны не приходится.
Снова настала тишина. Холм посмотрел на своего начальника, сотрудника, давнего друга и уже не в первый раз подумал о том, какие они чужие друг другу.
Он поймал себя на том, что смотрит на Феруна так, будто никогда раньше не видел ифрианина.
В маршале, когда он стоял, было примерно сто двадцать сантиметров от ног до кончика гребня; рост самых высоких ифриан мог достигать ста сорока сантиметров, по грудь Холму. Но туловище имело легкий наклон вперед, поэтому его действительная длина от морды до хвоста была несколько больше. Весил Ферун примерно двадцать килограммов, максимальный вес ифрианина не превышал тридцати.
Голова его была четко вылепленной формы с низким лбом, а мозг помещался в задней, выпуклой части черепа. Костяной валик спереди оканчивался парой ноздрей, почти скрытых перьями, а ниже располагался гибкий рот с острыми белыми клыками и пурпурным языком. Челюсть, слабо обрисованная и довольно хрупкая, сливалась с крепкой шеей. Украшали это лицо большие янтарные глаза и плотный гребень надо лбом — он тянулся через всю голову до половины шеи, служа частично для аэродинамических целей, частично шлемом тонкому черепу.
На торсе впереди выдавалась большая килевая кость, а по обеим сторонам ее нижнего конца помещались руки. И по размеру, и по виду они весьма напоминали костлявые человеческие конечности: перья на них не росли, и кожа у Феруна была желтая, а у представителей другого подвида могла быть коричневой или черной. Кисти уже не столь походили на человеческие. На каждой было по три обычных пальца и по два больших; каждый палец имел на один сустав больше, чем его человеческий эквивалент, а ногти скорее следовало назвать когтями. На внутренней стороне запястья находился еще один, рудиментарный коготь. Кисти были велики по сравнению с руками, и на них змеились мускулы: когда-то они служили для раздирания добычи наравне с зубами. Заканчивалось туловище веерообразным хвостом из перьев, достаточно жестким, чтобы на него опираться.
Сейчас в нем не было нужды: Ферун пользовался своими огромными сложенными крыльями как ногами. В середине каждого ведущего края помещался «коленный» сустав; в полете эти кости смыкались. На «лодыжке» три передних пальца и один задний образовывали ступню; в воздухе они охватывали крыло, укрепляя его и увеличивая чувствительность. Еще три пальца, имевшиеся у ископаемого орнитоида, со временем слились воедино и образовали плечевую кость, торчащую более чем на метр назад. Кожа на внутреннем сгибе крыла была тоже голой, огрубелой — еще один бесперый участок, на котором мог отдохнуть глаз.
У Феруна, как у самца, гребень торчал выше, чем у самок, и был, как и хвост, белым с черной оторочкой — у женщин и то и другое темное и тусклое. Остальное его оперение было светлее, чем у большинства ифриан — обычно оно разнится от серо-коричневого до черного.
— К-р-р, — гортанный звук вывел Холма из задумчивости. — Что ты уставился?
— О, извини. — У прирожденных хищников это считается более грубым, чем у более терпимых всеядных людей. — Задумался.
— О чем? — смягчился Ферун.
— М-м… ладно, скажу. Я думал о том, как мало значит в Сфере наша порода. Может быть, действительно делать все на ифрийский лад и извлечь из этого все что можно?
Ферун издал звук, выражающий напоминание, и взъерошил местами перья. На англик это можно было перевести примерно так: «Вы не единственные неифриане, подчиняющиеся нашей гегемонии. И не одни вы обладаете современным техническим развитием». Язык планха не столь лаконичен, как можно подумать, пользуясь одними только словами.
— Д-да, — пробормотал Холм. — Но в Империи-то лидируем мы. Большая Терра, разумеется, включает в себя миры и колонии, где обитают отличные от людей существа; и за ее пределами тоже немало имеющих земное гражданство. Но люди занимают больше ведущих постов, чем представители любой другой расы — а то и всех других рас, вместе взятых. — Он вздохнул и уставился на горящий кончик своей сигары. — А что такое люди здесь, в Сфере? Малая горстка на одном-единственном шарике. Да, мы всюду бываем, и нам хорошо живется, но факт остается фактом: мы не самое значительное меньшинство среди многих других меньшинств.
— Ты сожалеешь об этом? — очень мягко спросил Ферун.
— О нет, нет. Я только хотел сказать — возможно, в Сфере слишком мало людей, которые могли бы объяснить, что такое флот терранского образца, и создать такой же. Так что лучше уж мы приспособимся к вам, чем вы к нам. Это неизбежно. Неизбежно даже на Авалоне, где нас больше.
— Я слышу опустошенность в твоем голосе и вижу ее в твоих глазах, — сказал Ферун много бережнее, чем обычно. — Ты снова думаешь о своем сыне, который ушел в птицы, верно? Ты боишься, как бы твои младшие дети не последовали его примеру.
Холм собрался с силами для ответа.
— Ты знаешь — я уважаю ваш образ жизни. Всегда уважал и буду уважать. И не забуду, как Ифри приняла мой народ, когда Терра гнила у него под ногами. Но ведь и мы… мы тоже… достойны уважения. Разве не так?
Ферун подошел к Холму и положил руку ему на колено. Он понимал, что людям иногда надо выговориться.
— Когда он — Крис — начал водиться с ифрианами, летать с ними, я этому только радовался, — продолжал человек, глядя в окно. Время от времени он затягивался сигарой, но делал это машинально, бессознательно. — Крис слишком много сидел над книгами, был очень одинок. Поэтому и друзья из Ворот Бури, его полеты туда… Потом, когда он с Эйат и со всей честной компанией стал летать по всей планете — мне казалось, он делает то же самое, что я в его возрасте, только его есть кому подстраховать в случае опасности. Я думал — может, он тоже в конце концов запишется во флот… До меня слишком поздно дошло, что это не дань старомодному молодечеству. Мы с ним поссорились, и он убежал на острова Щита, где прожил год с помощью Эйат… Да что говорить, ты и сам знаешь.
