Александр Плонский - Плюс-минус бесконечность (сборник)
— Ты сердишься? Я поступил глупо?
— А сам как думаешь?
— Не знаю…
— Связываться с Реутом не стоило, но что уж теперь… Хорошо хоть, что не скрыл от меня!
— Это Асда посоветовала, — признался я смущенно.
— На редкость умная девушка, — похвалил Урм так, словно был знаком с ней не только по моим рассказам.
— Ей стало страшно за меня.
— А тебе самому не страшно?
— Я ничего не боюсь.
— И зря, — заметил Урм. — Ничего не бояться — то же самое, что ничего не любить. Бойся, но умей обуздать страх.
— Ну, а ты испытывал страх?
— Я человек, а не робот.
— А любовь?
К моему удивлению, Урм смутился.
— Не до того было.
— "Ничего не бояться…" — передразнил я.
— "То же самое, что ничего не любить"? Ошибаешься. Любить можно не только женщину. Моя любовь отдана Геме. "Логову вра-га", — как ты сказал однажды.
Я густо покраснел.
— Ничего удивительного, — успокоил меня Урм. — В тебе с детства поддерживали ненависть к прародине. А что думаешь о ней сейчас?
— Прошлое Гемы вызывает во мне отвращение. Но как там теперь? Засилье тьмы, в котором царят «призраки», а люди всего лишь безвольные рабы? Или это очередной обман?
— А ты как думаешь?
— Нас могли изолировать от Гемы, чтобы мы не узнали прав-ды. Видимо, сравнение не в нашу пользу. Скажи, это так?
— Сомневаешься?
— Меня учили: не задавай лишних вопросов, а я их все-таки задаю. Но редко добиваюсь ответа. Помнишь, ты обещал принципиальный разговор. Не пора ли исполнить обещание?
— Пора, — согласился Урм. — Ты и сам догадался, что я ненавижу Лоора.
— Но у тебя репутация человека, к голосу которого он прислушивается. Почему же ты не пристыдишь его, не пробудишь в нем чувство справедливости? — недоумевал я.
— Бесполезно. Этого человека не пристыдить. Да и разве в нем одном корень зла? Цель моей жизни — сокрушить лооризм, лживое, безнравственное учение, спекулирующее на чувствах людей.
— Как ты можешь! — возмутился я. — О Лооре говори, что угодно, но лооризм… Это же для меня самое святое…
— Потому я и оттягивал разговор с тобой, — сказал Урм устало. — Ты все еще не хочешь понять, что из грязных рук не может выйти ничего чистого!
— По крайней мере, я не лгу и не притворяюсь!
— Ты лжешь пассивно, сам того не замечая… А я… Да, мне приходится скрывать ненависть и на каждом шагу притворяться, пожимать руки врагам, смотреть им в глаза. Если бы ты знал, как тошно копаться в грязи…
Я молчал, впервые испытывая превосходство над Урмом и жалость к нему. Но и что-то, напоминавшее брезгливость…
Я уже не был тем наивным юнцом, для которого вступление в космол означало праздник. Благодаря Асде и тому же Урму у меня открылись глаза на лицемерие, пропитавшее наше общество.
Я признал причастность вождя к преступлениям и сейчас на вопрос Асды: "ты любишь его?" ответил бы решительным "нет!"
Лоор оказался низким человеком, а вовсе не живым Богом. Но лооризм… Если для меня еще существуют идеалы, то они питаются только им. А Урм хочет уничтожить эту святыню!
— Ты меня осуждаешь… — сказал Урм, пристально посмотрев мне в глаза. — Но пойми, другого шанса победить нет. Я должен играть роль функционера, иначе буду раздавлен.
— Куда уж мне тягаться с тобой в искусстве комедии, — перебил я его язвительно.
— Ради дела, которому служу, готов быть и комедиантом, — с достоинством ответил Урм.
— Так вот для чего я был тебе нужен… Ты ошибся в выборе, советник вождя!
— Да, пожалуй, я ошибся в тебе. Ну что ж, донеси на меня «вернякам»!
"Почему бы и нет?!" — промелькнула подлая мыслишка, и я плюнул ей вслед.
— Мне нечего делать у «верняков»! Я не доносчик, но и двурушником не стану!
— А я двурушник, — сдавленным голосом проговорил Урм. Ты ведь это имел в виду? Уходи, Фан, нам больше не о чем говорить…
9. Покушение?
Теперь я знаю, как это бывает. Негромкое потрескивание, человека окутывает облако. Края облака загибаются внутрь, словно кто-то затягивает узел. В нем видны контуры человеческого тела. Облако сминает их, спрессовывает в точку. Перед тем, как исчезнуть, точка ярко вспыхивает. И вот уже нет ни облака, ни точки, ни человека. Остается лишь слабый запах озона, да и тот через минуту исчезает…
По-научному это называется селективной деструкцией. О ней говорят как о важнейшем технологическом процессе, и только. В замкнутой системе, куда ничто не поступает извне и где ничто не должно теряться, деструкция — единственный способ получить атомы, этот исходный материал для синтеза любой новой структуры. Умерев, я, как и всякий космополитянин, подвергнусь деструкции. Или умру оттого, что буду деструктирован. О последней возможности у нас не говорят вслух. А если и обмолвятся, то намеком…
Наше жизненное пространство ограничено объемом Космополиса. Оно позволяет существовать всего лишь десяткам тысяч людей (точное число, как и многое другое, держится в секрете).
На Геме столько вмещал стадион. Люди собирались туда, чтобы утолить жажду зрелищ, а затем снова рассеивались на необозримых пространствах города, страны, планеты…
Нам же «рассеиваться» негде. Наша цель — выжить, не покидая «стадиона». И дать выжить грядущим поколениям.
Каждое последующее поколение будет слепком с нынешнего. Абсолютная стабильность — один из постулатов лооризма. Он предопределяет неограниченно долгую жизнь нашего общества.
Год назад этот постулат был для меня непререкаемой истиной. Я не замечал в нем очевидного противоречия…
Мы строим счастливое будущее. Терпим унылое настоящее ради тех, кто придет нам на смену. Мысль о них помогает терпеть лишения. Мы говорим себе:
"Пусть нам плохо, стиснем зубы, выдержим. Лишь бы потомки были счастливы!"
Но о каком счастливом будущем можно мечтать, если оно призвано воссоздать настоящее? Ведь получается, что наши потомки, в свою очередь, будут страдать ради своих потомков, а те снова повторят нашу участь! И так будет продолжаться, пока существует Космополис…
Страшно от этих мыслей. Они исподволь подтачивают мою веру в идеалы лооризма. Но если я разуверюсь в нем, то буду вынужден признать правоту Урма. И что мне останется тогда: душевная пустота, осознание своей неполноценности?
А любовь Асды, разве этого мало? Наверное, все-таки мало. Иначе не было бы метаний, мучительных поисков смысла жизни, заведомо обреченных на неудачу.
Мне хотелось побыть одному, чтобы навести хотя бы видимость порядка в своих чувствах. Тянуло в потаенные уголки, где ничто не отвлекало от размышлений.
