Александр Плонский - Плюс-минус бесконечность (сборник)
— Достаточно? — спросил Урм.
— Но я этого не говорил!
— А мог бы сказать?
Я задумался.
— Да, пожалуй. Но как ты…
— Синтезируют не только пищу. Можно синтезировать речь, неотличимо имитировать живой голос.
— Никогда бы не подумал!
— Да уж, изрядно фантазии от меня потребовалось, чтобы угодить взыскательным вкусам «верняков», — потер руки Урм. Между прочим, это их излюбленный прием, они часто к нему прибегают, чтобы опорочить неугодных людей. Но им и в головы не придет, что я его позаимствовал.
— Кто ты, Урм? Функционер, историк, а может, еще кто-нибудь? Я ведь до сих пор тебя по-настоящему не знаю. Расскажи о себе. Или все еще не доверяешь?
— Если бы не доверял…
— Тогда в чем же дело? Я вижу: тебе трудно. Хочу помочь, а как это сделать, не представляю.
— У нас еще будет принципиальный разговор. Обо мне. О тебе. О нас, — улыбнулся Урм. — долго ждал, пока ты прозреешь. Наберись терпения и ты.
— И что затем? — буркнул я недовольно.
— Увидишь. Главное, ты прозрел.
А я-то искал в Урме защиты от Асды…
8. Ссора и еще раз ссора…
Членство в космоле связано с так называемой общественной работой. Совсем недавно я считал ее своей первейшей обязанностью, но в первые же месяцы убедился, что пользы от нее нет. Собственно, это не работа, а игра в работу. Мы заседаем по малейшему, чаще всего надуманному, поводу, регулярно отдаем «политдолг», иначе говоря, пережевываем труды Лоора…
А я и так выучил их наизусть. Лоор и лооризм… Может ли учение отторгнуть своего создателя?
Я и теперь убежден, что замкнутое общество теоретически самое справедливое и гуманное. Я и теперь верен идеалам лооризма, но верен ли им Лоор? Нет! Он предал свое учение, по его вине у нас царит произвол!
Но об этом на «политдолге» не заикнешься. Считается, что мы активно участвуем в политике, на самом же деле в нас воспитывают аполитичность.
Говорят, первые космольцы отдавали «политдолг» с великим энтузиазмом. Давно ли и я был пылким энтузиастом? Со стыдом вспоминаю былую восторженность. Что это, юношеская бравада, проходящая с возрастом, или природная ограниченность? Ведь если бы не Асда и, в особенности, Урм, я бы поныне преклонялся перед "вождем и учителем".
Остро ощущаю их правоту: моя наивность не знает предела. Есть ли еще среди нас хоть один «энтузиаст», или я был последним?
Увы, не узнаешь: все очень здорово научились притворяться, лицемерить. Нужен энтузиазм? Пожалуйста!
И вот я дважды нарушил правила игры — пренебрег «политдолгом» ради встреч с Урмом.
Реут взбеленился и, конечно же, решил меня проработать. Заба-вная была, вероятно, картина: в кресле, под огромным портретом Лоора, рассерженный старичок молодого возраста, а напротив, словно преступник перед судьей, — я. Не сижу, разумеется, — стою. Ковыряю ногой дырку в полу, слушаю нудные нравоучения, а сам раскаляюсь, как металлическая болванка в электромагнитном поле.
И вдруг меня прорвало.
— Вспомни, Реут, — крикнул я, — как ты прислуживал Тису, нашему заклятому врагу, агенту «призраков»! Как поддерживал его под локоток, а он похлопывал тебя по плечу! И что за пятно на стене, здесь, кажется, висел портрет Тиса?
Даже и подумать не мог, как испугается Реут! Он не побледнел, — бледнее, чем был, стать невозможно! — а посинел и начал хватать губами воздух.
— Тэ-эк… тэ-эк… — и вдруг взмолился: — Тише, прошу тебя! Поверь, у меня нет с Тисом ничего общего!
Меня осенило:
— Разве не Тис посадил тебя в это кресло?!
— Откуда ты узнал? — подскочил Реут. — Тебе сказал Урм? Тэ-эк… Это ему дорого обойдется! Не зря я подозревал вас обоих!
— Можешь поделиться своей догадкой с «верняками». Но и у меня найдется, что сказать им!
Я блефовал. И тем не менее достиг цели: охватившая Реута ярость мгновенно погасла, уступив место паническому страху.
— Прости, Фан… — слезы потекли по мучнистому лицу, оставляя серые борозды. — Я сам не знаю, что говорю. Я вовсе не хотел угрожать тебе. Я неудачно пошутил, Фан! Не выдавай меня, ты славный парень! Я всегда симпатизировал тебе, не веришь?
Мне стало противно.
— Ладно, живи! — сказал я с презрением. — Но если со мной или с Урмом что-нибудь случится, «вернякам» все будет известно. Уразумел?
Он мелко и часто закивал, словно голова затряслась, что еще больше подчеркнуло его сходство со стариком. Выполз из кресла и под локоток, как тогда Тиса, проводил меня к выходу.
— Тэ-эк… Я могу быть спокоен? — заискивающе спросил на прощание.
— Это зависит от тебя, — буркнул я, сдерживая злость, и захлопнул за собой дверь отсека. Было так мерзко, будто вывалялся в грязи.
В тот вечер я, не без похвальбы, рассказал Асде о ссоре с Реутом:
— Проучил его! Будет знать, с кем имеет дело!
— Глупо! — к моему изумлению воскликнула Асда. — Зачем ты связался с этим мерзавцем? Считаешь его побежденным? Уверяю тебя, ты ошибаешься. Он лишь временно отступил и теперь ждет случая, чтобы расправиться с тобой.
— Не посмеет, — рассмеялся я.
Однако Асда оставалась непривычно мрачной, — такой я ее прежде не видел. Даже глаза изменили цвет: были сиреневыми, а стали темносерыми, со свинцовым отливом.
— Не думал, что ты такая трусиха, — нарочито беззаботным тоном произнес я. — Мы вроде бы поменялись местами: вспомни, как я упрекал тебя в неосторожности. Пойми, Реута нужно было хорошенько проучить, чтобы не зазнавался, и я это сделал.
— Наивный мальчишка!
Я рассвирепел.
— Вы оба, Урм и ты, точно сговорились. Обвиняете меня в наивности! И само слово «наивность» произносите как «недомыслие» или даже «идиотизм». Если я такой идиот, то бегите от меня, куда глаза глядят!
— Не устраивай истерики, Фан, — сказала Асда дрожащим голосом. — Ты же знаешь, как сильно я тебя люблю. Люблю таким, каков ты есть. Может быть, именно за эту твою наивность или за что-то другое, скрывающееся под ее видом. Но я не могу оставаться в стороне, когда чувствую, что тебе грозит беда. А Урм… Он умный и опытный, ты же сам говорил. Расскажи ему обо всем. Тем более, что ты и его невольно подставил под удар!
— То-то Урм посмеется, узнав об этой ссоре!
— Не думаю. Иди к нему, не теряя времени!
Урм даже не улыбнулся, несмотря на то, что я очень смешно разыграл в лицах сцену стычки с Реутом.
— Похоже, — сказал он озабоченно. — Из тебя получился бы неплохой комедиант. Жаль, что у нас нет театра.
— Ты сердишься? Я поступил глупо?
